В начале ноября 2011 года к нам в Билибино в рамках программы «Территория культуры «Росатома» приезжал известный ташкентско-московский поэт, переводчик, эссеист Санджар Янышев. На творческом вечере, который проходил в библиотеке города, Санжар, читая свои стихи, рассказывая о своей жизни, увлёк слушателей не только своим повествованием, но и своей открытостью для общения, эмоциональностью и какой-то детской доверчивостью, чем покорил своих слушателей. Те, кому посчастливилось побывать на этой встрече, думаю, надолго запомнили этого удивительного человека. И, тем более, Вам будет интересно узнать, что Санжар, по итогам посещения нашего городка, написал маленькую повесть, которую мы и предлагаем Вашему вниманию.

С.В.

Санджар Янышев

ХОЖДЕНИЕ НА ЧУКОТКУ

Россия — ледяная пустыня,

по которой ходит лихой человек

1

…Минут тридцать я шел по прямой и пустынной улице; полуразвалившиеся (или полуразобранные?) домики чередовались с вполне жилыми на вид хатками и
теплицами. Вымерший поселок производил впечатление киношных декораций. Внезапно почувствовал левой стороной лица чье-то присутствие: из-за невысокого забора на меня смотрел огромный зверь. Я обмер. Зверь сидел в проеме открытой двери и не шевелился. Секунд через тридцать пять я моргнул. Еще через двадцать — сделал шаг в сторону. Другой шаг. Зверь не шевелился. Меня озарило: чучело, манекен! Я почти с облегчением («почти» — ибо все-таки очень медленно) снял рукавицы, извлек фотоаппарат и приблизил его к лицу… В видоискателе я увидел голый проем двери — зверь исчез. «Росомаха!» — почему-то шоркнуло в голове; это была моя последняя мысль.

К поездке в город Билибино я готовился не так обстоятельно, как следовало: начал читать удивительную книжку Валерия Писигина «Посолонь» да пересмотрел
«Начальника Чукотки» с «Белым шаманом». Оба фильма снимались в Крыму, кажется, в окрестностях Судака. Подавляющее большинство героев — коренных жителей
Чукотки — в «Белом шамане» представляли братья мои казахи и киргизы, ответственные в отечественном кинематографе не только за народы Крайнего Севера, но и вообще за всех азиатов, включая китайцев и японцев. То есть наиболее теплолюбивые в советской Империи люди в силу непостижимой иронии играли в этом фильме наиболее морозоустойчивых обитателей планеты.

Помимо этих двух фильмов, с Чукоткой меня прежде связывали разве мультфильм про Умку (оказывается, «умкы» по-чукотки — «белый медведь») да пластинка Эдуарда Артемьева «Тепло земли» на стихи главного писателя всея Чукотки Юрия Рытхэу. Вот, кстати, еще один скрытый оксюморон: воспеть тепло земли, объятой вечной мерзлотой... Конечно, в слове «вечная» есть некоторое преувеличение: за единственный летний месяц июль (а два других месяца — соответственно «весна» и
«осень») почва тут отогревается на целых полметра. «Как же зимой… роют могилы?» — спрашиваю у билибинцев. «А мы умерших хороним… по пояс. На памятниках
экономим!» — шутят, разумеется.

Чукотская сюита Артемьева, самого «космического» нашего композитора (электронная музыка всегда была о Космосе, да?), исподволь подтверждала: Чукотка — почти космос, а населяющие ее люди — настоящие… «антиподы». Теперь, после развала Империи, это как бы Последний Полюс, обратный всему привычному и «центральному»; место, где всё наоборот — часто с припиской «вечно»: снег (вечно) белый, бесконечность (вечно) бесконечная, намерения (вечно) благие… Страна все равно столь велика, что вмещает в себя любое свое опровержение.

2

«Посолонь» — необычный «путеводитель» по Чукотке, эпистолярный дневник — создавался 12 лет назад. С тех пор тут многое изменилось: дома покрасили (спасибо Абрамовичу!) в пестрые цвета, сильно поредевшее за 90-е годы население Билибино сократилось еще на одну тысячу человек, город стал еще более «дорогим»… Зато всем жителям Чукотки теперь позволено раз в два года выезжать в любую точку страны за счет государства.

Что со времени Писигина НЕ изменилось, так это разговоры про «материк» как место, куда непременно «нужно ехать». Билибинцы любят свой город — и подумывают об отъезде — с начала 90-х подумывают всерьез. Такая вот любовь с надрывом: УЙТИ НЕЛЬЗЯ ОСТАТЬСЯ (ох, как мне это знакомо!).

Дмитрий Владимирович, режиссер билибинского Дворца культуры — родом из Певека, что на побережье Восточно-Сибирского моря; как попал в Билибино, сам представляет теперь не очень отчетливо: «Фильм „За спичками“ помнишь? Это про меня!» В родном Певеке, по рассказам Д.В., грибы выше деревьев — не потому, что грибы мутанты, а потому, что деревья карлики. Спасибо на том: большая часть тундры вообще лишена растительности, если не считать кочап, абдэри, попокальгин да
ватап (нарочно не буду переводить!); окруженное сопками Билибино — единственный оазис на сотни оленьих перегонов.

Благодаря сопкам ветра тут практически нет: температура −30 воспринимается как −15 в Москве. Испытав мороз на крепость в день первый, на второй я решился уже на
серьезную прогулку. Из окон стоящего на отшибе профилактория, в котором нас поселили, открывался вид на заброшенный поселок — к нему-то я и отправился,
вооружившись складным ножом и фотоаппаратом.

Так я оказался лицом к лицу со странным зверем, остановившим время.

…Вынырнув из краткого забытья, услышал звук тяжелой цепи. Это была собака, молчаливая, как ветер, которого нет. Она по-прежнему меня выслеживала — но слегка изменила диспозицию и смотрела теперь снизу вверх, из-под самого забора.

А метров через двести я встретил еще одну, живущую на крыше. Эта точно была из мира живых, потому что по-родственному меня облаяла… Других душ в деревне не было. По крайней мере, явленных в зримой оболочке.

3

В жизни любого народа есть таинственные явления, которые зовут «обычаями». Кхмеры не любят, когда их гладят по голове; у тюрок не принято стряхивать с рук капли воды на землю; чукчанки во время родов не могут позволить себе кричать — и даже стонать — без риска привлечь к младенцу внимание злых духов…

У Чукотки множество загадок, их интересно разгадывать, но многие ли из нас готовы пойти до конца? Возможно, для этого достаточно влезть в шкуру тотемного зверя
(мне удалось лишь примерить костюм Белого Шамана в краеведческом музее). А может быть, достаточно пролететь насквозь шесть небес, из которых состоит вселенная
чукчи, или расспросить каждую из шести его душ?...

Они не такие, как мы, и шанс это почувствовать — один из прекраснейших даров жизни.

В Билибино мы привезли два концерта: «музыкальный» и «поэтический». Вернувшись из путешествия по деревне-призраку, я обнаружил в фойе профилактория группу
женщин, в основном работниц столовой, ежедневно кормящих нас на убой. Они стояли вокруг телевизора, транслирующего передачу местного канала. Это была
самая странная трансляция из всех, что мне приходилось когда-либо видеть. Во весь экран — текст: Санджар Янышев, поэт-эссеист (!), Ольга Дейнека-Бостон, меццо-сопрано, Елизавета Дмитриева, фортепиано.

(Последний раз такое я видел в 1995 году: экран телевизора превратился тогда в электронную фотографию — целый день он показывал лицо всенародно любимого телеведущего с неизменным «убит Влад Листьев».)

Вечером в Центральной библиотеке я знакомился с билибинскими читателями. Кажется, мы задавали друг другу вопросы попеременно — мне тоже о многом хотелось их спросить… Вопрос о заброшенной деревне вызвал радушный смех: это же дачи, летние домики, зимой они, естественно, пустуют. Писигина помнят: ждал рождения
первого младенца тысячелетия; много о Пушкине рассказывал… Последний писатель, который выступал в Билибино — Виктор Пелевин.
Было это давно, в середине 90-х…

Когда все закончилось, Борис, начинающий резчик по кости, снова — уже с глазу на глаз — поставил ребром мучивший его вопрос: «Как же она рождается — поэзия?!» В самом деле: как? (Буквальный ответ — пальцем в небо.)

Мне вот интересно, как чукотский художник умудряется на небольшом (сантиметров 30) клыке моржа уместить всю свою «малую родину»? или — историю своего рода? В одном из крохотных рассказов Юрий Рытхэу подробно описывает воссозданный таким образом мир: на одной половине клыка — прошлое с ярангами, на другой —
современный поселок с рядом деревянных домиков; возле домов люди, каждого прохожего можно разглядеть в подробностях; тут же, у побережья — выгрузка из
вельботов моржового мяса, чуть поодаль — баржа, грузчики катят по трапу бочки; на рейде дымит пароход, на его борту можно прочитать выведенное маленькими
буквами «Анадырь» и порт приписки — Владивосток…

Еще оксюморон: огромные пространства Чукотки с минимальной на планете плотностью населения — и миниатюрное искусство чукотских косторезов.

4

Никто не видел Росомаху — речь не о герое экранизации комиксов «Люди Икс» и не о кэпэр — большеногом хищнике с пушистым хвостом из семейства куньих. Речь о той Росомахе, что внутри, в нашем сердце: о страхе, об алчности… О смерти. Когда она смотрит на нас, мы отводим глаза.

Никто также не видел радиацию — ту, что рассеяна в атмосфере, в предельно допустимой — или предельно недопустимой — концентрации. Возможно, потому сей зверь мне представлялся «одиннадцатой казнью египетской». Не реальностью, а ее призраком; если угодно, тенью — ужаса, болезни, вражды… Метафорой подледного процесса, невидимого, но происходящего глубоко внутри, в человеческих душах.

…Впрочем, ничего угрожающего в билибинском воздухе нет, 15−16 микрорентген. Главная достопримечательность города — его атомная электростанция с суммарной мощностью 48 МВт. Станция, как и положено подобным объектам, окутана тайной. Назначение ее тоже до конца не понятно (из четырех реакторов ныне действуют лишь два). Известно, по крайней мере, что все тепло Билибино берет у Станции; она же в основном и кормит городское население. Юная посудомойка в профилактории, не считающая нужным надевать во время работы резиновые перчатки, мечтает когда-нибудь устроиться на АЭС. Кем? Да кем угодно.

…На Чукотке мы оказались благодаря ей, билибинской АЭС. (Точнее, проекту «Росатома» — «Территория культуры».) И я, разумеется, не мог не проникнуть в самое ее
сердце. В назначенный час за мной приехал джип с прекраснодушным вергилием по имени Николай. Спустя четверть часа, миновав КПП, мы въехали на территорию АЭС. «Север — край сильных», — гласил гигантский плакат на крыше здания. Я мысленно согласился. Источник силы тут повсюду.

…Холл, справа тесная комната, в ней — еще одна. Прохожу в первую, становлюсь напротив окошка; за стеклом — фотокамера на штативе. По распоряжению невидимого человека из второй комнаты я просовываю в щель свой документ, позирую для снимка, затем вкладываю в выдвижной ящичек под окошком «никон» и телефон, получаю бейдж со своей парсуной и выхожу вон.

Мы оставляем верхнюю одежду в гардеробе и выходим в большой зал с рядами запираемых шкафчиков, между которыми бродят голые мужчины. От женщины в белом, не имеющей возраста, я получаю стерильно-белую униформу: носки, мокасины, халат, шапочку, каску, перчатки. Навстречу выходит невысокий человек в трусах, спина и грудь его защищены надежным волосяным покровом. Николай нас знакомит: «Писатель из Москвы. А это Вова». «Я Вова! — соглашается человек. — Слышь, писатель, я еще в 90-м 200 бэр поймал». Я плохо понимаю, что такое «200 бэр», спросить не успеваю — Николай меня уводит.

Наконец мы в Реакторной. Продолговатый зал с металлическим полом и четырьмя круглыми люками. Это и есть атомные реакторы. Одна из стен увешана вертикальными узкими трубками — гигантский, излучающий свою музыку, орган.

А вот и Центральный Пульт Управления. Точно в таком запирается отчаявшийся герой Джека Леммона в «Китайском синдроме». Трое работающих тут мужчин в белых
халатах и шапочках — да это же Мастера Клея из любимой киносказки «Честное волшебное»!... Негромко звучит радио: композиция «Тайм» Алана Парсонса и Эрика
Вулфсона, следом — «Мечты сбываются» Юрия Антонова… Ощущение легкого сдвига: вторгшиеся голоса порождают иллюзию несанкционированной утечки; герметичность режимного объекта кажется нарушенной. Не сюр — но «сюрчик», рентген в шесть-семь.

На выходе Николай, словно фокусник, вынимает из моего нагрудного кармана электронный дозиметр. Уловленная доза облучения — сколько-то микрозивертов, по
словам Николая — тьфу, на улицах Москвы за час поймал бы много больше. Осталось пройти специальный турникет-сканер. Мой гид становится на платформу,
прикладывает ладони к боковым кружочкам, загорается зеленая лампочка, стерильным женским голосом робот возвещает urbi et orbi: «Чисто!» Шлагбаум открывает Николаю дорогу в мир живых.

Моя очередь. Я взбираюсь на платформу, вытягиваю руки и касаюсь ладонями датчиков. Жду… Ничего не происходит. Лампочка не горит, голос не возвещает, турникет не срабатывает. «Сойди! — приказывает Николай. — Давай-ка еще раз». Я повторяю процедуру — с тем же результатом. «А ну — через этот…» Николай показывает на соседний турникет. Всё без толку. Я вечный пленник Станции.

Николай чертыхается: «Мы же вместе были. Ни хрена не понимаю!» Сейчас меня отправят на химическую обработку, потом изолируют и будут лечить желтыми таблеточками — вот примерный ход моих мыслей. Возвращаюсь к первому турникету, становлюсь на платформу. «Потопчись. Ближе встань. Еще. Теперь руки прикладывай. Ну!»

Командный женский голос звучит тогда, когда я его уже не жду. «Чисто!» Какомэй, свобода! Етти, Билибино. Край Сильных, здравствуй всегда!

О, Тенантумгин, Бог Милосердного Бытия, твое ядро укрощено, обложено металлом и бетоном, окружено водой и вечной мерзлотой, разлито по цилиндрическим колбам. Ребенок не знает страха, с улыбкой смотрит он на Росомаху, пока та не отводит глаза, — не наказывай его за это.

…Ночью я возвращаюсь к Станции в компании новых друзей: художников Светы и Наташи, поэта Андрея. Такси везет нас на Алискеровскую сопку, оттуда лучший вид на АЭС. В пакете — перепачканная рыбой бутылка «Старого Кёнигсберга», над нами звездное небо, внутри нас — закон тундры: жить — любой ценой, во что бы то ни стало. И вот мы на границе двух миров, мы чувствуем эту грань, вставшую ледяным торосом — вертикально.

Энмэн! Слушай. В одной из повестей Рытхэу пишет о старинном чукотском поверье — об «идущих по следу росомахи»: «Росомаха такой след делает, чтобы ее никто не мог настигнуть… След этот ведет в неведомое, в непривычное. И тот, кто идет по следу росомахи, находит или большое счастье, или беду...»

Кто мы, пытающие ее движение, выслеживающие ее внутри себя, бредущие или шествующие в Неведомое? Путь продолжается, однако… Одна шестая часть моего увырита осталась на Чукотке.

Популярность: 34%

Оцените эту запись:

(10 голосов, средний: 5.00 из 5)

 Loading ...