Константин Фомич Михаленко родился 26 февраля 1920 года в Москве. Русский. С 1922 года жил в Гомеле, где и пошёл в школу. С отличием окончил 10 классов и «Гомельский аэроклуб ОСОАВИАХИМА». Поступил в Белорусский медицинский институт.

В 1940 году назначен санинструктором разведвзвода и в составе лыжного батальона, сформированного из студентов минских ВУЗов, направлен на советско-финскую войну. По окончании войны вернулся в Минск, продолжил обучение в мединституте и окончил 3-й курс.

После успешного выступления на городских соревнованиях по планерному спорту направлен на обучение в Харьковскую военную авиационную школу лётчиков и лётчиков-наблюдателей.

Сразу по окончании авиационной школы в 1941 году направлен на фронт. Первые боевые вылеты совершил в качестве штурмана самолёта По-2. Большие потери среди лётчиков вынудили командование полка обратиться к Константину Михаленко с предложением стать лётчиком. Он согласился. Участник битвы под Москвой, под Сталинградом, Курского сражения, Белорусской, Висло-Одерской, Берлинской операций.

За годы Великой Отечественной войны на самолёте По-2 выполнил 997 боевых вылетов на разведку, нанесение бомбовых ударов по немецким войскам, для снабжения продовольствием и боеприпасами окружённых войск, эвакуацию раненых, заброску разведывательно-диверсионных групп в тыл противника.

К концу войны гвардии старший лейтенант Михаленко — командир звена 45-го гвардейского ночного бомбардировочного Варшавского Краснознамённого ордена Суворова 3-й степени авиационного полка (9-я гвардейская ночная бомбардировочная Сталинградско-Речицкая Краснознамённая ордена Суворова авиационная дивизия, 16-я воздушная армия, 1-й Белорусский фронт).

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 15 мая 1946 года за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками и проявленные при этом мужество и героизм гвардии старшему лейтенанту Михаленко Константину Фомичу присвоено звание Героя Советского Союза.

После увольнения в запас в 1946 году продолжил лётную деятельность в полярной авиации. Выполнял полёты на разведку ледовой обстановки, снабжению и эвакуацию экипажей арктических станций. Всего за годы работы в полярной авиации налетал более 23 тысяч часов. Удостоен звания «Почётный полярник СССР».

Юлиан Семёнов в своём очерке о полярниках писал:

"О Михаленко хочется рассказать побольше. Круг его интересов радует завидным многообразием. Он пишет сценарии, снимает и монтирует фильмы о ледовой разведке для Центрального телевидения. Свои рассказы о фронте, любви, зимовке в Антарктиде сам иллюстрирует. В полет на Северный полюс он отправляется с авоськой, в которой лежат альбом, краски, растворимый кофе и книги..."

С 1973 года в Научно-исследовательском институте. Живёт в Москве. Увлекается живописью. В 2007 году префектурой Южного административного округа Москвы была организована выставка его работ, посвящённых Арктике и Антарктике.

Мы же хотим представить вышему вниманию небольшую книгу этого удивительного человека с незатейлевым названием «Ледовая разведка (рассказы лётчика)», в которой собраны, как следует из названия, маленькие рассказы о лётчиках, а также отрывки из путевых очерков об Антарктиде, что для нас является особенно интересным. Книга эта издавалась в 1964 году магаданским книжным издательством и илюстрирована рисунками автора. Вот несколько рассказов из неё...

***

Можно ли щелкнуть медведя по носу?...

Оказывается, можно. Для этого, во-первых, нужен медвежий нос, а во-вторых…  Но не следует торопить события. Начнем сначала.

Весной я прилетел в один из отдаленных авиапортов на Чукотке. Полтора десятка домиков на берегу замёрзшего океана, укатанная полоса на снегу да тридцать-сорок жителей. Вот и всё. Это авиапорт и полярная станция. В таком авиапорту самолеты не частые гости. Их прилёт — настоящий праздник для полярников. Встречать самолет выходят все жители.

В раскрытые двери летят мешки с почтой, ящики, тюки. Слышны радостные голоса людей, звонкий лай собак.

Мне не хочется покидать теплой кабины самолёта.  Я расположился на сиденье в ожидании, когда схлынет шумная суета первых минут встречи. Вы думаете, я скучаю в одиночестве? Нет! Совсем недавно я приобрел фотоаппарат и не расстаюсь с ним.

Вот и теперь с аппаратом в руках выглядываю в окошко: чтобы такое заснять? И тут …  Представьте восторг начинающего фотолюбителя: от  моря к самолёту направляется пара белых медведей! Как бы угадав моё желание, они подошли ближе и остановились в какой-то сотне метров.

Я выскакиваю из самолёта и незаметно, чтобы не привлечь внимания людей  и не спугнуть медведей, направляюсь к ним. Какой уникальный кадр!

А медведи не обращают никакого внимания ни на меня, ни на шум людских голосов. Один растянулся на брюхе, другой сидит и сосредоточенно облизывает лапу.

Я ловлю их фигуры в видоискателе аппарата. Слишком мелко! А что если подойти ближе? Делаю несколько шагов вперед. Ещё и ещё. Меняю выдержки, диафрагмы, снимаю с колена, стоя. Без устали щелкает затвор аппарата.

Я уже не замечаю ничего. Забыта опасность. Вижу только редчайший кадр — белые медведи на фоне ледяных торосов. И уже представляю восторг приятелей по поводу моих снимков.

Но рассеянность, как известно, не несёт добра. Я забыл, что медведи  не в зоопарке, что они хищные звери. Одним словом, два десятка шагов, которые отделяли объектив моего аппарата от снимаемого объекта, оказались равны трём медвежьим прыжкам. Зверь рядом со мной. Его чёрные глаза не мигая смотрят в мои. Влажный  треугольник носа жадно трепещет, вкушая запах пищи. А мне не хочется быть пищей!

С лихорадочной быстротой перебираю в памяти всевозможные наставления и инструкции о полетах в Арктике, но в них не говориться о действиях летчика в подобной ситуации. Приходится действовать самостоятельно.

Делаю шаг назад, в сторону самолёта. Медведь делает такой же шаг вперёд. Теперь его нос в непосредственной близости с моей меховой курткой.

Я застываю.  Чувствую, как под шапкой шевелятся волосы, ощущаю на губах солёные капли пота. Ужас ледяными  мурашками спускается по спине, к ногам, в кончики пальцев. Они начинаю дрожать помимо моей воли.  Предательская вибрация передается в область голеностопных суставов, поднимается выше. Вот уже колени стучат друг о друга со скоростью отбойных молотков, вибрирует поясница,  трясётся шея и лязгают зубы…

По-видимому, это последнее обстоятельство пробуждает гастрономические наклонности медведя. Он спокойно берёт в пасть полу моей куртки и начинает её жевать, не отводя внимательного взгляда от моего лица.

Оценив по достоинству вкусовые качества изделия казанских меховщиков -размер пятьдесят два, рост три, — медведь выплёвывает пластмассовую пуговицу и продолжает жевать куртку с завидным аппетитом.

Я ещё пытаюсь что-то думать, что-то соображать. Так, например, мне приходят в голову мысль подсчитать среднюю скорость потребления медведем моей куртки. Для меня это очень важно, так как следующим блюдом медвежьего завтрака,  надо полагать, явится моё бренное я.

Я делаю микроскопический шаг к самолету.  Медведь неотрывно следует за мной. Где то в звенящем  от страха мозгу мелькает обольстительная мысль: вдруг мы так дойдём до самолета?

Но тщетны надежды…   На арене действия драмы появляется новый персонаж. Теперь медведи в две пасти жуют мою куртку.

Из последних сил, теряя остатки самообладания, я делаю ещё несколько шагов.  Уже слышны людские голоса. Оказывается, я ещё способен злится: неужели все так увлечены новостями, что не видят моего трагического
положения? Жизнь, моя драгоценная жизнь, висит на волоске, вернее, на полах меховой куртки.

И тут приходит новая мысль: люди всё видят, но не решаются стрелять. Неужели среди них нет храбрецов? Зайти с обеих сторон и ... всего два выстрела в упор!

Я делаю ещё один шаг и чувствую, что он последний. Всё, больше нет сил. Исчерпано мужество, сломлена воля.  Всего два выстрела! Где же вы, люди?!

Мне хочется крикнуть, бежать. Но подкашиваются ноги. Я закрываю глаза. А когда открываю, ужас ещё сильнее сжимает сердце: прямо передо мной, между обоими медведями, стоит мальчуган лет двенадцати.

Я ещё нахожу в себе силы шепнуть непослушным языком: — Б-бег-ги! Эт-то же дикие звери! — Дикие? Звери?! — возмущенно говорит мальчуган. — Сами вы, дядя…

Мальчик легко щелкает по носу одного медведя, потом второго. — Мишка! Машка! Пошли!

Оказывается, медведя щелкнуть по носу ничего не стоит. Только для этого его сначала надо приручить.

***

Гусь с яблоками

Лучи солнца, брызнув по скалам, будили птенцов. Птенцы пробовали голоса, радуясь новому утру и требуя пищу. Старые орлы, коротко перекликаясь, тяжело взмывали в воздух и разлетались в разные стороны за добычей.

Орлы были властелинами этих гор, одинокими стражами их безмолвия. Ничего не ускользало от их зоркого взгляда: ни глупый лемминг, неосторожно покинувший свою нору в поисках лакомств, ни бурундучок, хвастливо насвистывающий утреннюю песенку. Даже коварная росомаха, после того как орлы отняли у неё детёныша, ушла с оставшимися вниз по реке, под защиту таёжной чащи.

Орлиный клёкот будил Андрея. Он откидывал влажный от ночного инея полог палатки, выползал наружу, брал пустое ведро и шёл вдоль косы к ущелью, где звенел ручеёк, падая с обрыва в круглое озерцо.

Андрей умывался, набирал полное ведро воды и возвращался к палатке готовить завтрак.

Сырые ветви плавника дымили, не желая разгораться. Андрей вытягивался  у костра, дул изо всей сил на едва тлеющие ветви, в лицо ему летели хлопья пепла и дыма. Дым разъедал глаза. Андрей размазывал по щекам слёзы вместе с пеплом, кашлял и снова дул. Его возня будила Балтера.

Балтер вылезал из палатки и склонял к Андрею сухое, слегка вытянутое лицо с чёрными, навыкате глазами. — Опять неудача, жрец огня?

Андрей чувствовал насмешку, но не обижался. Он знал, что всё равно Балтер поможет ему. А в присутствии всех остальных Балтер вежлив и сдержан.

Андрей подвешивал чайник над костром и будил остальных. Шурик, студент-практикант, молча лягался в спальном мешке.

Стоило дотронуться до мешка Симы, как тут же появлялось её лицо в завитушках выгоревших на солнце волос.  Андрей старался не смотреть на неё. Он был влюблён в Симу и поэтому немножко глупел в её присутствии. Сима видела это и изводила Андрея. — Уже пора? — спрашивала она тоном королевы Марии, поднимающейся на эшафот.

У Андрея ползли по спине мурашки, и он глупо моргал белёсыми ресницами. Но Сима, казалось, не замечала его растерянности. — А что вы подадите на завтрак? — продолжала она тем же трагическим голосом. — Будет чай, Серафима Петровна, — Андрей не решался звать её как все — Сима. — У вас нет фантазии, Андрей! Я хотела бы куриный бульон. Или нет! Прежде всего — чашку шоколада! — Серафима Петровна! Так у нас нет шоколада! — изумленно отвечал Андрей. — Ах, нет! Что ж, пусть будет какао и булочка с маслом. — Серафима Петровна… — Тоже нет? Хорошо. Согласна на чай. Но с гренками. Вы умеете делать гренки, Андрей?

Андрей пожимал плечами и вытирал пот со лба. — Это так просто: берется немного молока, пара куриных яиц, сливочное масло и белый хлеб. До чего же они вкусные!  Румяные, поджаристые, корочка на зубах хрустит…

Этого не выдерживал Шурик. Он извивался в мешке и, не достав Симу ногами, высовывал всклокоченную голову. — Симка! П-поколочу!- рычал он. — Проснулся, детёныш? — презрительно спрашивала Сима. — Андрей, ему пора пить молочко… — Сима! Эт-то нечестно! Эт-то нарушение п-правил внутреннего расп-порядка. Я б-буд-ду жаловаться! — Шурик слегка заикался. — Куд-куда, Шурик?- невозмутимо спрашивала Сима. — В местком? — Найду куд-да!

Но Сима вовремя перебивала нарастающее возмущение: — Мальчики, прошу удалиться! Я буду одеваться.

Андрей и Шурик выскакивали из палатки.

Завтракали у костра. Кроме муки, у них ничего не было, а кулинарные способности Андрея не шли дальше пресных лепёшек и тягучей похлебки, которую Балтер неизвестно почему называл галушками.

После завтрака трое уходили в горы. Андрей смотрел им вслед и видел только полинявшую голубую косынку Симы, её разбитые ботинки и худые плечики, углами торчащие из-под лыжной куртки. Многое отдал бы Андрей, чтобы по-настоящему накормить ребят. Но приходил вечер, трое возвращались в лагерь, запылённые, обветренные, с сухими, как газетный лист, губами, и Андрей мог предложить им только те же надоевшие «галушки»…

Когда подошел к концу запас продуктов, Балтер предложил свернуть работу и выходить на базу. Он был начальником и не мог рисковать, хотя работы осталось на две недели. Они смотрели друг другу в глаза, и никто не решался высказать то, что у каждого было в мыслях: остаться, рискнуть, выдержать!

И тут поднялась Сима. — Мальчики, у нас осталось почти полмешка муки. Это же роскошь! — Она отряхнула брюки, забросила за спину рюкзак и пошла в горы. За ней поднялись остальные.

Балтер наказал Андрею передать на базу: все в порядке.

Каждый день, когда фигуры ребят скрывались в ближнем распадке, Андрей брал карабин и уходил в противоположную сторону. Он видел следы оленей, свежий помет куропаток, однажды даже заметил в прибрежном кустарнике рога лося, но на выстрел подойти не удалось. Как-то Андрей набрёл на поляну, поросшую диким чесноком. Тут же, на влажных кочках, обнаружил янтарные ягоды морошки. К ужину у каждой миски с «галушками» лежал пучок зелёного чеснока, а в кружках — слегка помятая морошка. — У вас исключительный вкус, Андрей, — ехидно заметила Сима, отодвинув в сторону чеснок. Но морошку она съела.

Вечером, когда все спали, Андрей передал на базу обычное «всё в порядке», выключил рацию и вышел из палатки покурить.

От реки вдоль долины ползли серые космы тумана, оттеняя черноту скал. Тишина нарушалась лишь журчанием ручья да писком одинокого комара. Но вот в тишину вплелись какие-то непонятные звуки. Андрей прислушался. — Га-га-гаг! — уже отчетливо неслось вдоль ущелья.

Андрей скользнул в палатку, нащупал в темноте карабин и разбудил Балтера. — Гуси! — громко зашептал он ему прямо в ухо. — Какие гуси? — не понял Балтер. — По ущелью с гор спускаются гуси.

Балтер выскользнул из мешка, торопливо натянул брюки и выполз вслед за Андреем из палатки.

Мгновенно был намечен план охоты. Балтер побежал к концу ущелья, Андрей прокрался к озерцу, чтобы отрезать гусям обратный путь. Они поспели вовремя. Гуси качались светлыми пятнами на тёмной глади воды…

По дороге к палатке они успели поделиться впечатлениями об охоте и обсудить завтрашнее меню. Было решено из гуся, убитого Андреем, изготовить суп, а живого , которого поймал Балтер, привязать за лапу и оставить в живых до следующего обеда. Но они не могли успокоиться и даже в палатке продолжали шептаться. — О чём вы шепчетесь? — сердито спросила Сима. — Дайте поспать! — Серафима Петровна!- не вытерпел Андрей. — Завтра я вас таким обедом угощу! Жареный гусь! — С яблоками? — ехидно спросила Сима. — Ладно, ребята, спать!- строго сказал Балтер.

Утром, как обычно, Андрея разбудил орлиный клёкот. Андрей вспомнил вчерашнюю охоту и быстро выскользнул из палатки.

На одной из высоких вершин бурых скал по другую сторону реки старый орёл обучал своих птенцов. Он подлетел к гнезду, бросил на камни мёртвую птицу. Орлята раскинули жадные клювы, но орёл подхватил птицу и сбросил в ущелье. Голодные птенцы кричат, топчутся на месте, но не решаются броситься  за ускользающей добычей. Тогда орёл расправил крылья, чёрной молнией сверкнуло его оперение. У самой воды он подхватил птицу, взмыл вверх, выше скал, и издал победный клёкот — клич силы, жизни и радости!

Снова и снова бросает и подхватывает на лету свою добычу старый орел, но орлята не решаются покинуть родное гнездо. Тогда орел перелетел на соседнюю скалу и начал терзать птицу. Это зрелище свыше терпения орлят. Друг за другом, неловко, по-вороньи взмахивая крыльями, они перелетели к старому орлу, и он отдал им заслуженную добычу.

Андрей перестал наблюдать за орлами и заглянул за палатку. Вчера к этому колышку они привязали живого гуся, вот здесь, у куста, лежал второй. Где же они?

Андрей поглядел на пирующих орлов и догадался, что послужило им завтраком.

Андрей ворвался в палатку, схватил карабин и стал целиться в старого орла. От нервного возбуждения у него дрожали руки, жгучая обида застилала глаза пеленой. Андрей опустился на колено и подвел мушку под светлое брюхо орла… Но тут он ощутил легкое прикосновение, обернулся и увидел Симу. — Не надо, Андрей, — тихо сказала она. — Пусть они живут.

В её голосе не было обычных едких ноток. Голос усталый и грустный. Сима не снимала своей руки с плеча Андрея, и он прижался к её шершавому теплу щекой.

Популярность: 18%

Оцените эту запись:

(6 голосов, средний: 5.00 из 5)

 Loading ...