Нефедов Петр Петрович
Петр Петрович Нефедов (1918—2004) — поэт, член Союза Писателей России. Воевал, награжден боевыми медалями. Работал в Магадане с 1948 года ответственным секретарем журнала «Блокнот агитатора», директором областного книжного издательства, председателем комитета по телевидению и радиовещанию, ответственным секретарем Магаданской писательской организации. Всего издано более 10 сборников стихотворений и поэм, значительная часть которых посвящена Колыме и Чукотке. На Магаданской сцене шли две его пьесы «У Колымы-реки» и «Иван Безроднов». На несколько стихотворений Вадим Козин написал музыку и исполнял эти песни.
Родившись в знойном степном Заволжье, я никогда не думал, что судьба столкнет меня с далеким и суровым Севером, что сам этот Север станет моей биографической и литературной судьбой. После многих университетов жизни — школа, рабфак, институт, армия — я оказался в журналистском коллективе столичного «Огонька», который стал для меня важной ступенью ученичества. Вот здесь в 1948 году по совету Алексея Александровича Суркова, редактирующего журнал, и решил я поехать работать в Магадан. Мысль об этом возникла не случайно, ведь вся моя армейская жизнь в течение семи лет была связана с Дальним Востоком.
В моём творческом багаже к тому времени было десятка три стихотворений, опубликованных в газетах и журналах, небольшой опыт журналистики и ещё было поэтическое напутствие моего старшего
товарища и учителя, прекрасного певца Дальнего Востока Петра Степановича Комарова. Это он в Хабаровской газете «Тревога» в 1943 году сказал первое печатное слово о моих стихах.
Уже на пути в Нагаево, в каюте знаменитого в то время парохода «Феликс Дзержинский», я заболел Севером:
Немногие, — запомнил с детства я, -
Поведали об этом крае нам.
Окончен путь, и я приветствую
Тебя, земли моей окраина.
Через несколько дней уже в Магадане, было написано «В бухте Нагаева», положившее начало всей моей северной «одиссеи». Это стихотворение позже напечатала «Правда», и оно публикуется до сих пор почти во всех моих сборниках, потому что во всех них главной была и остается тема Севера.
О стихах говорить трудно, тем более о своих. Но я на всю жизнь запомнил строки, написанные мне Петром Степановичем Комаровым, когда он получил мои первые колымские стихи. «Кажется, — писал он, — отсюда, с далекого Севера, и начинается настоящий Нефедов». К этому мнению присоединился потом другой большой советский поэт Сергей Наровчатов. Не знаю, насколько я оправдал их предсказание, но одно несомненно: Дальний Север, золотая моя Колыма, действительно стали моей пожизненной любовью.
Петр Нефедов
Библиография:
1954 Сборник стихов «Большие расстояния». Магадан.
1970 Великая Отечественная. Стихотворения и поэмы в двух томах. Москва, издательство «Художественная литература».
1986 «Любовь моя, Север» Магадан.
***
Дорога домой
Под нами скалы вздыблены,
А мы поверх плывём
В посёлок наш Билибино -
Отныне здесь наш дом.
— Так здравствуй, заполярная,
Родная сторона!
Привет свой наши парни ей
Шлют хором из «окна».
А парни все безусые,
Летят впервые здесь,
Чернявые и русые,
И даже рыжий есть.
Ещё солдатской стрижкою
Ершится голова.
Но жизнь уже не книжкою
Вошла в свои права.
И то, что было читано -
Чукотка, Колыма, -
Теперь в путёвке выданной
Звучит, как жизнь сама.
Своим сердцам послушные.
Им только дело дай.
И мчит такси воздушное
Их в заполярный край.
Летят. И вдруг услышали:
— А между прочим, вам
Известно ли, служивые,
Что жить-то негде там?
Одни палатки белые,
И тех недостаёт.
— И мы палатку сделаем, -
Сержант ответ даёт.
— Ну, а морозы, знаете,
Под шестьдесят зимой?
— А, что вы нас пугаете?!
Ведь мы ж — к себе домой!
И замолчал критически
Настроенный сосед,
И голос смолк скептический:
Вопросов больше нет.
Им, парням, честь порукою,
И — что им, молодым? -
Любуются округою,
Где жить отныне им.
Вот стенка туч прошиблена,
Проломана крылом.
— Так здравствуй же, Билибино,
Наш новый отчий дом!
1961
***
В бухте Нагаева
Серебряными мелкими монетами
Блестит на солнце чешуя воды.
Над сопками, в зелёный плащ одетыми,
Не то туман, не то белёсый дым.
Из порта в город мчит «Победа» юркая,
Буксир к причалу баржу волочит.
А вдалеке, накрывшись чёрной буркою,
Грохочут скалы. День плывёт, лучист.
Плывет туда, в мою родную сторону.
И пылью известковою одет,
Поет, гремит над городом, которому
Ещё и десяти от роду нет.
По автостраде, грузные, тяжёлые,
Идут на север автопоезда.
И самолёт, сверкнув крылом над школою,
Летит по курсу на залив Креста.
И все — движенье, все — порыв стремительный,
Вот ты каков, страны моей форпост!
А вспомнишь вдруг, и станет удивительно,
Что до Москвы — тринадцать тысяч вёрст.
1948
***
Геолог
Вот он по улице шагает,
Его рюкзак походный полон.
И пыль на сапогах такая,
Что кажется — весь мир прошёл он.
И вправду, где он только не был,
Какие дали не измерил!
Бывало так: ни крошки хлеба,
А он всё шёл, всё шёл и верил.
И где-то в дебрях непролазных
Ободранными в кровь руками,
Измучась, обессилев сразу,
Он поднимал тот самый камень,
Тот самый, редкий, за которым
Он шёл, забыв про всё на свете…
Всё тот же лес, все те же горы,
И в спину бьёт попутный ветер.
А там за ним уже по следу
Столбы размашисто шагают,
Шахтеры и прорабы едут,
И взрывы глушь тайги пугают.
И крышей упираясь в небо,
Встают дома, где жить мы будем.
А он идёт… Вот так и мне бы
Указывать дорогу людям.
1948
***
На краю России
У ног её дикие камни
Да мох, что меж ними порос.
О, как же ты здесь дорога мне,
Сестра подмосковных берез!
Оттуда — подумать страшно -
Такая даль пролегла.
Кудрявая, белая, наша,
Как ты дойти смогла?!
Как на ветру жестоком,
Среди леденящих вьюг
Стоишь ты в таком далёком,
В таком суровом краю?...
Листвою шумя зелёной,
Она говорит со мной:
— И здесь, в стороне студёной,
Я — на земле родной.
Её и теплом, и силой
Я и жива, и сильна…
Одна ты у нас, Россия,
Как мать у детей, одна.
1952
***
Лиственница
Снарядом гром ударил в стекла,
И дождь — как слёзы по лицу.
И лиственница вся намокла,
Прижалась к нашему крыльцу.
И мне до боли жалко было
Смотреть, как вихрь над ней свистит.
Она, казалось мне, просила
Хоть в коридор её впустить.
А дождь хлестал, и в полумраке
Сверкали молнии мечи.
Но вот затихло всё. В овраги
Сбегали мутные ручьи.
И лиственница распрямилась,
И стала выше и стройней.
Она цвела и вся светилась…
А я тревожился о ней.
1957
***
***
Ночами небо северное хмуро,
Ни звёзд на нём лучистых, ни луны,
И только тучи движутся понуро,
Черны и тяжелы, как валуны.
Стоят леса загадочно и молча,
Засыпаны пургою до вершин,
И только ветер иногда по-волчьи
Завоет вдруг и снегом зашуршит.
И кажется, застыло всё земное
В холодной этой пасмурной ночи.
Но знаю я — под коркой ледяною
Кипят золотоносные ключи…
1961
***
Романтики
Молодые романтики
Приезжают на Север с гитарами,
Прячут бритвы подальше,
Чтоб скорей обрасти бородой.
И солидно, вразвалочку
Городскими гуляют бульварами.
Говорят о Ремарке,
О космосе и о Бардо.
Самой ранней весной
Их отвозят в тайгу вертолётами.
И до первых снежинок
Палатка — их дом и уют.
В непролазной глуши,
Комариными злыми болотами
Бродят парни и клады
Из таёжной земли достают.
Возвращаются в город
Похудевшими и загорелыми.
Мчатся в баню гурьбой
И сбривают густой маскарад.
Надевают костюмы
И, сверкая рубашками белыми,
Входят в зал ресторанный
И заказывают салат.
И уже не Ремарк,
Не Бардо и не космос, а «пробы»
«Камералка», «маршруты»
То и дело срываются с губ.
И становится всё на места,
И уже никого не коробит
Повзрослевшей романтики
Над тарелкой свисающий чуб.
1965
***
***
Человек идёт по снегу,
Человеку нелегко,
А идти-то человеку
Очень-очень далеко.
Белой звёздочкой во мраке
Перед ним маячит цель.
Он идёт через овраги,
Сквозь гудящую метель.
Час проходит, день минует,
Круглый год и целый век -
Он всю ту же цель штурмует,
Это чудо — человек.
Попирая встречный ветер
Силой сердца своего,
Он идёт. И нет на свете
Ничего сильней его.
1968
***
***
(Геологам Колымы)
Я не завистлив от рожденья,
Меня не трогает в другом
Ни сан большой, ни положенье,
Не моды блеск, ни славы гром.
Но, правду свято почитая,
Признаться все же должен я,
Что никому и не когда я
Так не завидовал, друзья,
Как вам, геологи-скитальцы,
Подземных кладов знатоки,
Кому в любви горячей клялся
Ещё у школьной я доски…
Когда опустит ночь свой полог,
Один вопрос звучит во мне:
Где ты сейчас, мой друг геолог,
В какой безлюдной стороне?
В какой речушке мелководной
Своё лицо ты освежил?
К каким сокровищам сегодня
Ты путь-дорогу проложил?...
Тайга склонилась над тобою,
И вьётся, вьётся до утра
В родное небо голубое
Дымок от твоего костра.
Бормочет речка монотонно.
И знай: всего дороже мне
У речки той в ночи бессонной
Побыть с тобой наедине.
1963
***
В письме другу
…А тут мороз опять под пятьдесят,
И день и ночь над каждою трубою
Торчком дымы высокие висят,
И все, как было, как при нас с тобою.
Недвижный воздух звонок, как хрусталь,
Луч солнца тускл и, как ребенок, робок.
Тропинки, убегающие вдаль -
Не от мороза ль? — прячутся в сугробах.
Дерев окаменевшие стволы
Молчат, ничто их сон не потревожит.
Молчит весь мир, лишь по ночам из мглы
Раздастся звук, на дальний взрыв похожий.
Наверно, обруч стужи ледяной,
Сковавший землю, с гулом лопнул где-то…
А как светло и шумно здесь весной,
Как щедро маленькое лето!
Но и сейчас, в земную грудь стучась.
Кипит работа в золотых забоях…
Здесь всё, как было, и лишь я сейчас
Смотрю на всё один за нас обоих.
1968
***
***
Я знаю, Север, ты в душе у многих,
Суровыми легендами одет,
Как символ ими пройденной дороги,
Оставил свой неизгладимый след.
И что это за страсть такая в людях, -
А в нас она особенно сильна, -
Искать приют в просторах снежно-лютых
И все скитанья испытать сполна.
И по наследству, что ли, по привычке ль
Для нас дороже, чем родная мать,
Идти вперед, хоть к черту на кулички,
Но только бы идти, а не стоять.
И потому, знать, со времен Дежнева
Всё в эту даль на Северо-Восток -
Как за жар-птицей, как за сказкой новой -
Стремится человеческий поток.
Уже и Север стал другим, помягче,
Поближе и покладистее стал,
А все равно не перестал маячить
И души полонить не перестал.
1967
***
Бессмертие
Враги партизана вели на расстрел.
Безусый, молоденький, шел он и пел.
О том, что ему восемнадцатый год,
Что родине жизнь он свою отдает...
В березовой роще убили его,
И не было рядом родных никого,
Никто молодые глаза не закрыл,
Никто не оплакал, никто не зарыл.
Горячею кровью березу омыв,
Лежал он, глаза, в синеву устремив,
Как будто и мертвый он видеть хотел,
Как птицу, ту песню, которую пел.
А песня взметнулась, быстра и легка,
И вдаль полетела, навстречу векам.
1942
***
***
Апрель на исходе,
Но снег ещё бел и пушист.
И ветер ещё
Завывает по-зимнему строго.
И солнца не видно.
Ну где же ты, друг, покажись.
Зачем уплываешь
Заоблачной дальней дорогой?...
А хочется зелени,
Хочется яркой весны,
Чтоб почки взрывались.
Чтоб пахло землей отогретой.
Как в детстве когда-то,
Мне снятся весёлые сны:
Цветы луговые
И речка, бегущая в лето.
Ах, Север суровый,
Ах, мудрый кудесник седой.
Гляжу на тебя я,
Как сказкой тобой околдован.
Ты ветром хлестал меня,
Жёг ледяною водой.
Не в этих ли сопках
Мне вечный покой уготован?...
Пусть так. Но покуда
Дышу я и кровь горяча -
И солнце, и жизнь
Буду каждой строкою я славить.
Я слышу - под снегом
Ручьи голубые журчат.
Чтоб к свету пробиться
И панцирь ледовый расплавить.
1965
***
Баллада о ромашке
Не раны войны пулевые,
Не в космос отважный маршрут,
Ромашки — цветы полевые
Сегодня мне спать не дают.
Их ветер повсюду рассыпал -
На запад, восток, и на юг,
И кажется, вся-то Россия -
Огромный ромашковый луг.
А я был, признаться, невеждой,
Я рвал их и попросту мял,
Но в тысячи строк своих прежде
Ни слова о них не сказал.
Вот так, не обмолвился словом
Об этих цветах полевых,
Покуда в далёком, суровом
Краю не увидел я их.
Тот край знаменит не цветами
Земля тут суха и жестка,
Повсюду один только камень,
Ни травки на нём, ни цветка.
Вот тут, в окружении голых,
До блеска обветренных скал,
По склону горняцкий посёлок
Строенья свои разбросал.
И вдруг — даже ворот рубашки
Удушливо тесен стал мне -
За низким забором ромашки
Белели над грудой камней.
С напёрсток их белые чаши,
Светясь огоньком изнутри,
Качались под ветром, как наши,
Как там, под Рязанью. Смотри!
Из ближних забоев шахтёры
Со смены усталые шли,
И здесь, у ромашек, их взоры
Улыбками счастья цвели…
В краю, южаками продутом,
Сердца, как и всюду, нежны.
И кто это выдумал, будто
Цветы нам уже не нужны?...
А кто пожелает проверить
Правдивость баллады моей,
Вот адрес: арктический берег,
Чукотка, рудник «Валькумей».
1962
***
Моей Северянке
Мы — люди Севера с тобой,
Его на век родные дети,
И что нам лютой вьюги вой,
И злой мороз, и резкий ветер.
Не потому ль так много в нас
Упорства и сопротивленья,
Что этих добрых сил запас
Мы получили от рожденья?
Знать, потому теплом души
Мы так щедры и так богаты…
А ты опять уйти спешишь.
Не уходи, постой, куда ты?
Ну что с того, что я устал,
Что вечно занят трудным делом?...
Вот видишь — дождик перестал,
И небо сразу посветлело.
Давай-ка посидим рядком,
Забудем нашу перебранку.
А вновь повеет холодком -
Не трусь, ведь ты же северянка.
1975
***
В дороге
(Шофёрам Колымы)
Теперь, когда засев в кювете
И к ночи выбившись из сил,
Ты проклинаешь всё на свете
И целый мир тебе не мил,
Когда в застывший радиатор
Глядишь, - представь себе на миг,
Как трактора тайгой когда-то
Здесь пробивались напрямик.
Не магистралью гладкой, светлой
Они свой груз несли сюда.
Ещё большой дороги этой
В помине не было тогда.
Ни на подъём, ни под уклоны
Она тогда ещё не шла.
Лишь у начальника колонны
В кармане спрятана была.
И под его усталым взглядом,
От карандашных стрел пестра,
Она рвалась вперёд… А рядом
Ребята грелись у костра.
Насквозь пропахшие бензином,
Они и грелись-то в снегу.
Потом садились по машинам
И снова шли через тайгу…
И ныне под ночным покровом,
Вдали от базовских огней,
Их, первых, вспомни добрым словом:
Им было во сто крат трудней.
1956
***
***
Расстаёмся. Прощай, Колыма,
Голубою тайгой окаймлённая.
Катят к берегу волны зелёные,
С белых гор надвигается тьма.
Дышит холодом осень, и пар
Отлетает от губ индевеющих.
Умирает костер, и на тлеющих
Головёшках - снежинок крупа.
Что ж, грусти не грусти, а — пора,
Вещи сложены, кони навьючены.
Вдоль реки по таежной излучине
Нам тащится всю ночь до утра
А с рассветом пришлют вертолёт,
Прилетит стрекозой неуклюжею.
Дай ещё на последок послушаю,
Что река на прощанье поёт.
А поёт она грустную песнь.
Ей как нам, расставаться не хочется.
Будь же снова нам доброй пророчицей,
Нагадай, что мы встретимся здесь.
1965
1965
КОЛЫМА (поэма)
I
… И не раз мне и не два -
Ну скажи на милость -
Эти странные слова
Слышать приходилось:
— Колыма ты, Колыма,
Чудная планета,
Двенадцать месяцев зима,
Остальное - лето.
Мог ли знать я и гадать.
Мыкаясь по свету,
Что придется увидать
Мне «планету» эту.
И не просто увидать,
А душою всею
Добровольно, навсегда
Породниться с нею
И не случай, не беда,
Не нужда-помеха
Привели меня сюда, -
Нет, я сам приехал.
Не хвалясь о том, сейчас
Говорю я в строчке,
А затем, чтобы рассказ
Был правдив до точки.
Не легко ведь одному,
Без дружка-соседа,
Взять билет… на Колыму
В общем еду. Еду!
II
Через реки и хребты,
Днем и в час полночный,
Накричась до хрипоты,
Прёт дальневосточный.
В первый день уже родным
Стал вагон мне людный.
Познакомился с одни:
— Как там, очень трудно?
— Как? — махнул рукой — Эхма!
Скажешь — не обидишь.
Колыма ты, Колыма…
В общем, сам увидишь.
И опять я не пойму,
С видом виноватым
Вновь твержу про Колыму:
— Круглый год зима там?
Неужели это так? -
Рассердился даж
Мой попутчик:
— Вот чудак,
Зря же ведь не скажут!...
Кто он был, тот спутник мой,
Давний мой приятель?
Сыт по горло Колымой
Был не зря, видать, он.
Не один и после мне
Так же, с грубой нотой,
Говорил о Колыме
В том же роде что-то.
И опять, как в первый раз,
В первой той дороге,
То ли песня, то ль рассказ
Вспоминались строки:
— Колыма ты, Колыма,
Чудная планета,
Двенадцать месяцев зима,
Остальное - лето…
III
Cколько зим и сколько лет
Падал снег и таял,
Годы шли, и в сердце след
Каждый год оставил.
В слякоть, в стужу, в лютый зной -
Всякое бывало -
Этой сказочной страной
Я прошёл не мало.
И, конечно, никаких -
Кто сказал мне это? -
Зим тут круглогодовых
Не было и нету.
Правда, если уж зима -
Жмет, аж воздух стонет.
Так на то и Колыма…
Но как только тронет
Солнце властною рукой
Снежные массивы…
Нет, нигде весны такой
Видеть не могли вы.
А июль? Жара порой
Здесь под стать и Крыму.
Так какой же мне герой
Набрехал про зиму?...
Но не буду их ругать
И судить я строго.
Нам ведь выпало шагать
Той же, их дорогой.
Только в годы те она
Не была такою…
IV
…От темна и до темна
Шли они тайгою,
Где ещё никто до них
Не ступал ни разу,
И тайга пугала их
Росомашьим глазом,
Скал отвесной крутизной,
Сумраком суровым,
Ледниковой белизной
И медвежьим рёвом.
Их валили ветры с ног,
Их мороз утюжил.
Даже спирт никак не мог
Ту осилить стужу.
Застилала очи тьма.
Руки к телу липли.
Колыма ты, Колыма…
Падали и гибли.
Но живые шли и шли,
И взлетал над ними
Стокубовый ком земли
В пламене и дыме.
И ложилась магистраль,
Как стрелой пронзая
Темь тайги, глухую даль
Северного края.
И, наверно, в холода
Кто-то из поэтов
Окрестил её тогда
Чудною планетой.
И они тогда, не мы.
Первыми по праву
Поднимали Колымы
Золотую славу.
V
Что ж, наследники её,
Славы той всемирной
Мы, как кровное своё.
Этот край обширный
Гордо приняли от них
В руки молодые.
И пускай в местах глухих -
Есть ещё такие -
Кто-то вспомнит и опять,
Сев на пень устало,
Чтобы скуку разогнать,
Скажет, так бывало:
— Колыма ты, Колыма,
Чудная планета,
Двенадцать месяцев зима,
Остальное - лето.
Этой песенке смешной
Кто поверит ныне?...
VI
И звенят над Колымой
Новые, иные
Песни счастья и труда
Юных новосёлов.
Пусть назад ушли года
Поступью тяжёлой,
Пусть давно засыпал снег
След их на отрогах -
Не забыли мы о тех,
Кто торил дорогу.
Память лучшая о них:
Светятся, не тая,
Новых приисков огни -
Россыпь золотая;
Память лучшая о них:
Через все преграды
Вдаль идущих молодых
Новые отряды.
Славу старших молодежь
Бережёт, как знамя,
Что им ветер, что им дождь,
Если в сердце — пламя!
Им ли силы занимать,
Коль своих избыток!...
Колыма ты, Колыма,
Самородный слиток!
1958
Популярность: 30%
2 комментария к записи “Нефедов Петр Петрович”
Знакомая безвкусная, бездарная волынка тех лет. Решил почитать поболее.Нашёл в Интернете. Нет, всё таки прав был Анатолий Жигулин когда плевал на вывешенные в лагере новые номера «Советской Колымы» с его стихами. Прямо чувствую его боль, прочитав эту подхалимажную дурь.Видал еще одного такого же мерзавца, Юрия Кукина, который написал «За туманом и за запахом тайги». В 1989,когда он драпал из Питера,говоря что ему нет счастья в ЭТОЙ стране. На его творческом вечере я задал ему вопрос: «А как же Родина, запах тайги, туман?».Так меня из зала вывели. Слов не хватает на таких, забыть, плюнуть и растереть.Как делал это Жигулин-Раевский.
«А император Петр І до конца с жизни гордился свои леопардовым плащом.»
Где я еще могу об этом почитать?