Немногим из нас Чукотка является родной землей… Чаще бывает так, что мы оказываемся в этом удивительном крае по воле случая (хотя, я думаю, ничего случайного в этом мире нет) — кого-то родители привезли на Север маленькими детьми, кто-то по распределению после института, плохо представляя куда едет, однажды обнаруживает себя в этом другом мире. Бывает, что на Север мы стремимся осознанно — из романтических побуждений, с целью увидеть новые земли, испытать себя, познакомиться с новыми, как нам кажется, сильными людьми, примкнуть к ним; или с надеждой тяжелым трудом своим в экстремальных условиях обеспечить дальнейшее свое процветание, то есть, движимые материальным интересом…

Но дело в другом. У каждого из нас за спиной во времени и пространстве остаются родные земли — там где прошло наше детство, где живут или похоронены наши родители. И несмотря на то, что Чукотка многим становится второй родиной, которую мы любим и ценим и даже прикипаем душой, каждый из нас помнит и ту землю, которая, как мать, растила нас, воспитывала, и, нашла в себе силы отпустить из-под своего крыла, подарив нам свободу и этот огромный, неизведанный мир.

Все мы живем вместе среди снега и сопок, и жизнь наша связана с Чукоткой, но у каждого в сердце свои воспоминания о той далекой Родине откуда мы когда-то ушли и, возможно, когда-нибудь еще туда вернемся…

Цикл рассказов «Острова» Евгения Владимировича Сычева не о Чукотке, и не о Севере даже. Но это воспоминания человека, связавшего свою жизнь с Севером, о своей Родине, о своем детстве и юношестве…

 

Острова

Каждый мальчишка в детстве мечтал о неоткрытых островах. Сейчас, в сумасшествии нашей повседневной жизни, уже повзрослевшие мальчишки  мечтают хотя бы на время укрыться на каком-либо острове. Некоторые даже приобретают его. Мне посчастливилось бывать и не только бывать, но и жить какое-то время на островах. На самых разных. В детстве и юности это были острова на реке Волге. Во взрослой жизни это — острова в северных морях.

Само пребывание на острове, хотя бы и на недолгое время, оказывает мощнейшее психологическое воздействие, накладывает отпечаток на поведение человека. Порой, даже, помимо его воли, с ним происходят удивительные истории, смешные, трагические, трогательные, а иногда все это мешается вместе. Часть из них происходила со мной, часть с моими друзьями, которым я благодарен за тепло, помощь и просто за то, что они были и есть в моей жизни. Именно им,  ушедшим навсегда и тем, кто до сих пор со мной, посвящается эта книга.

Лунная дорожка

Первое знакомство с островом у меня связано с поездкой на городской пляж. Это были первые послевоенные годы, когда я был еще совсем маленьким мальчишкой, «мальком», — как говорили дедовы приятели-рыбаки. В то время  Волга была значительно уже, чем сейчас, с быстрым, сильным течением и мощными водоворотами. Переплыть ее мог решиться далеко не каждый, многие при этом тонули, а те, кому удавалось сделать это, заслуженно гордились своей удалью.

Дед мой это проделал в своей юности, и как коренной саратовец был довольно хорошо известен. В прошлом оперный певец, имел переписку с Александровым, был знаком с Шаляпиным и Козловским. По натуре балагур, не дурак выпить, был душой любой компании и поэтому имел друзей в различных слоях общества, в том числе и среди рыбаков, которые не всегда были в ладах с законом.

Наша поездка носила, как выяснилось позже, не только развлекательный характер. Выехали мы на здоровенной двухпарке, так называлась лодка в которой могли грести одновременно двое человек. Перед этим накупили водки, еды, взяли несколько пустых мешков и в один из них положили бредень. Прибыли на пляж ближе к вечеру, разделись, но купаться никто не стал. Все уселись в круг, достали закуску, выпивку и стали играть в карты. Понемногу выпивали, но особо не увлекались. Когда народ стал уезжать с острова, двое из нашей компании взяли топор и пошли к небольшому лесу, как выяснилось вырубать клячи для бредня, за которые затем его заводили и вытягивали.

Быстро стемнело,  потянул легкий ветерок. Волга, словно засыпающий большой зверь, тихо ворочалась в берегах изредка вздрагивая, и видимо от этого  неслышно набегали и откатывались легкие волны.

Карточные страсти прекратились, но мужики почему-то продолжали сидеть, задумчиво курили и смотрели на воду. Прошло около часа, ветерок улегся, Волга наконец  уснула и ее поверхность стала похожа на темное зеркало, а из-за далекого берега выкатилась в небо огромная луна. Понемногу она поднималась все выше, становилась меньше в размерах, но ярче. Меня луна не очень интересовала, но впервые я увидел, что от луны по воде прямо к берегу идет сверкающая дорожка.

Я подошел к воде, лег на песок и посмотрел на нее еще раз. Оказалось, что если лечь на живот и смотреть вдоль воды, то она незаметно переходит в небо и тянется до самой луны. Лежать на песке было приятно, поскольку он отдавал еще дневное тепло. А глядеть на лунную дорожку хотелось бесконечно.

Между тем рыбаки оживились и  после короткого спора стали раздеваться. Впрочем раздеваться было бы слишком сильно сказано, просто сбросив остатки одежды двое полезли с бреднем в воду, а остальные отошли недалеко по берегу, вниз по течению. Те, у которых был бредень зашли в воду, один — по самую шею, а другой по — пояс. Бредень вначале был расположен почти перпендикулярно берегу, но затем его разместили под острым углом к нему. Остальные рыбаки тихо зашли в воду и выстроились цепью параллельно бредню. После этого также цепью пошли к бредню. Те у которых был бредень, начали движение к берегу. Вдруг та толпа которая тихо шла к бредню как бы взорвалась. Все заорали, захлопали ладонями по воде и кто побежал, а кто с ревом поплыл к бредню. А по берегу метался дед и всеми командовал. Наконец все разом ухватились за клячи и потащили на берег. Вначале мне показалось, что в бредне ничего нет, но когда его вытащили окончательно на берег, оказалось что в нем какие-то странные рыбки, которых я раньше никогда не видел. Да и на рыбок они были не похожи, не такие уж и большие, с вытянутыми носами, колючие на ощупь. Их набралось примерно полведра. Это была стерлядь. Мужики выбрали рыб, мусор из сетки и сели перекурить. Я еще раз потрогал рыбок и опять пошел смотреть лунную дорожку. Она стала уже, но еще ярче и мне очень захотелось встать на нее ногами и пойти к луне.

Обнаружилась удивительная вещь. Идешь по берегу, и дорожка идет за тобой, входишь в воду, а она от тебя убегает, ляжешь у самой кромки воды — она опять придвигается к тебе. Так я отошел от рыбаков метров на пятьдесят и встал по колено в воду, как раз там, где мне казалось было начало лунной дорожки. Вода была удивительно теплая и как бы обнимала ноги. Сквозь воду проглядывал песок и было совсем не страшно стоять в воде одному. Вдруг кто-то слегка клюнул меня в ногу. Только я собрался заорать, как увидел в лунном свете в воде рыбок, которые как слепые тыкали носами в песок прямо у моих ног. Это тоже была стерлядь, но поменьше, чем уже пойманная. Я медленно опустил руки в воду и попытался их схватить, но ничего не получилось, хотя рыбки меня вовсе не боялись, просто немного отплывали. Получалось, что они как бы играли со мной, а может приглашали поплавать с собой. Вначале было интересно, но потом стало как-то не по себе.

Пятясь и не отрывая глаз от воды я очень тихо вышел на берег и с криками «Деда, деда — там в воде рыбы полно!» помчался к отдыхающим рыбакам. Дед внимательно меня выслушал и повел свою голую компанию прямо к тому месту, куда вели отпечатки моих ног.

Рыбаки завели бредень и когда его вытащили, то рыбы оказалось больше, чем в первый раз. Меня похвалили и тут вдруг проснулось во мне то, что есть в сердце каждого рыбака независимо от возраста. Это волшебное слово — азарт. Я стал бегать по берегу и искать в воде стерлядь. Как мне казалось, стерлядь всегда была там, где проходила  лунная дорожка. А дорожка оказывалась именно в том месте, где я останавливался. Но об этом я молчал, поскольку это и была моя главная тайна. Мужики деловито заводили бредень и как бы само собой получилось, что я стал полноправным членом команды.

Меж тем стали наползать тучи, лунная дорожка потускнела, снизу по Волге пошел ветерок и бредень начал приходить пустой.

— Все, отловились, — сказал коротко дед, — пора собираться домой.

Как-то вдруг схлынуло общее возбуждение, стало скучно и неуютно. Появилась  усталость и захотелось спать. Мужики оделись, погрузили в лодку спрятанный в мешок бредень, мешок со стерлядью, на них положили парусину, сверху, заботливо укрыв телогрейкой, умостили меня, сейчас я догадываюсь зачем, сели за весла и погребли на саратовский берег.

Дальше что было, я помню смутно. Но на всю жизнь у меня осталась в памяти тихая ночь на Волге, лунная дорожка на воде, стерлядь, тычущаяся носами в песок и ощущение таинственности и счастья.

Орел

Недалеко от города Саратова, вверх по Волге, находится остров Зеленый. Почему его так назвали не знает никто. Может быть из-за того, что на нем росли дубы, а они, как известно, дольше всех стоят зелеными, может из-за сочных заливных лугов. Важно то, что он всегда из всех островов под Саратовом был самым зеленым.

В далекие пятидесятые годы, когда еще Волга была чистой и быстрой, а поймать стерлядь можно было на мелководье городского пляжа, у бабушки с дедушкой, с которыми я жил, на этом острове была бахча.

Арбузы и дыни на ней росли небольшие, но удивительно сладкие. Там и произошла история, которая возможно определила мою первую профессию — биологию.

Поездка туда была для меня большим событием. Вначале надо было ехать на трамвае в затон, на моторной лодке переправляться на остров, а затем дедушка брал у знакомого сторожа на берегу двухколесную тележку. В нее складывалась еда, мешки, лопата с мотыгой, а сверху сажали меня. Дедушка вез тележку, бабушка шла рядом и следила чтобы я не свалился с тележки, а я смотрел, чтобы не упала на бок бутылка с молоком, таким образом все были при деле.

На бахче бабушка полола сорняки, дед иногда ей помогал, но чаще или шел удить рыбу в небольшом озере или просто курил и о чем-то разговаривал с соседями по бахче. Я же обычно гулял неподалеку, гонялся за бабочками и здоровенными, как самолеты стрекозами.

Так было и в этот раз. До бахчи мы добрались без приключений и после короткого завтрака все занялись делом.

Накануне бабушка сшила мне красную рубашку, которая мне очень понравилась и в этой рубашке я шлялся недалеко от бахчи. Внезапно я услышал крик бабушки и вначале даже не понял, почему она так страшно кричит и бежит ко мне. Только когда она подбежала, схватила меня на руки и плача крепко прижала к себе, я взглянул на небо и увидел огромную птицу, которая  медленно и тяжело поднималась в небо. Она так медленно и плавно поднималась в небо, что у меня захватило дух. Таких птиц я никогда не видел. Как мне объяснили потом, это был огромный орел. Какими судьбами его занесло на остров и почему я так привлек его внимание — загадка.

Бабушка увидела его уже пикирующим на меня и понеслась так, что по ее выражению чуть не выплюнула собственное сердце. Дедушка даже не успел среагировать, зато в очень крепких выражениях прошелся по всей половине женского рода вообще и по чувству ответственности бабушки лично. Бабушка в долгу не осталась и они чуть не подрались. Что касается меня, то я даже не успел испугаться.

Когда мы возвращались обратно и они везли тележку с арбузами, я сидел на ней, ел арбуз, слушал их затухающую перебранку и был вполне доволен жизнью. Но время от времени все же поглядывал на небо. Мне почему-то хотелось, чтобы эта огромная птица прилетела еще раз. Но ее не было и от этого было немного грустно.

Островные лягушкоеды

Хорош Зеленый остров весной. В юности я занимался многими видами спорта, одним из которых была гребля на каноэ. Наша спортивная база размещалась в затоне и, как только проходил основной ледоход, молодые спортсмены на байдарках и каноэ устремлялись на остров. В мае он весь был усыпан ландышами. Моторных лодок на Волге в это время еще не было, поскольку был большой риск напороться на льдину, а небольшую фанерную лодочку можно было при случае вытянуть на нее. Хотя у байдарки скорость и управляемость были выше, каноэ имело несравненные преимущества. В нос лодки усаживалась девушка и протянув ноги в кокпит могла чувствовать себя вполне уютно. А в корму подвязывалась сумка с провизией. И можно было целый день проводить на воле, пробираться узкими протоками, в которых нерестились здоровенные, как бревна щуки, собирать ландыши, наслаждаться весной, тишиной и безлюдьем. К вечеру наша флотилия с громадными охапками ландышей возвращалась на базу и всех, в особенности тренеров, одаривали цветами. Наверное поэтому тренеры смотрели на наши вылазки сквозь пальцы, да и сами были молоды, веселы и дарили привезенные нами цветы своим женам и подругам.

Конечно это отрывало нас от учебы. В школу мы заявлялись с веслами, да еще в расписанных диким орнаментом рубахах, что приводило завуча Нину Абрамовну, которую из-за непонятного пристрастия к платьям ядовито зеленого цвета и занудности все за глаза звали жабой, в неистовое состояние. За недостойный советских учащихся внешний вид, за весла в классе и отсутствие должного уважения к педагогам меня и моего друга Ивана часто выгоняли из класса, а однажды на неделю исключили из школы. И конечно, мы отметили это, в общем-то не слишком взволновавшее нас событие, очередной вылазкой на остров. Да еще и сманили одноклассника — Леньку, тоже гребца, который, соблюдая солидарность, радостно сбежал с уроков и присоединился к нам.

Мы на трех каноэ-одиночках вышли на остров. Поначалу все было прекрасно, за исключением того, что не было еды. Одежду мы оставили на базе. Только Иван зачем-то взял коробок спичек, хотя мы в то время не курили.

Лишь только мы ступили на остров, погода начала портиться. Пошел теплый, почти летний дождик, а затем грянула моряна. Это сильный ветер, который дует с низовьев Волги, отсюда и его название. Поскольку он дует снизу, то как бы топорщит воду против течения и волны вздымал, по выражению нашего тренера «выше сельсовета». В моряну ухудшается видимость и становятся на якорь даже трехпалубные теплоходы. Что уж говорить о наших утлых лодочках. О возвращении на базу не могло быть и речи. А учитывая, что из одежды на нас присутствовали только плавки, с утра не было маковой росинки во рту, предполагаемое волнение тренера и родных, перспективу холодной и бессонной ночи под дождем — все это вместе не давало повода для радости. Но делать было нечего, мы перевернули лодки вверх дном, скорчились под ними и всю ночь пытались уснуть. Слава Богу, утром ветер начал стихать. Но голод нас совсем замучил. Щелкая зубами, мы как волки начали рыскать по острову в поисках пищи. Но ничего не обнаружили, кроме баночки из-под сметаны, в которой с прошлого года оставалось немного соли.

Солнце между тем высушило траву, стало теплее, но чувство голода только обострилось. Мы мрачно бродили по берегам небольших озерков и луж, распугивая многочисленных лягушек и надеясь, что может быть какая-то рыба там случайно осталась с половодья. Но рыбы не было, не было даже корочки хлеба и тут Иван задумчиво сказал:

— А во Франции лягушек жрут и в ресторанах за них бешеные деньги платят взбесившиеся от жира буржуи.

И тут меня осенило.

— Ребята, заорал я, — да у нас мясо под ногами само скачет! Во Франции лягушек едят, в Австралии ящериц аборигены живьем зажевывают, китайцы всех воробьев схарчили, а мы чем хуже! Да здравствует шашлык из российских лягушек!

— Я пас, — брезгливо сказал Ленька, — лучше с голоду подохну, кроме того, как говорил Дерсу Узала: «Лягушка — тоже люди!»

— Ну и дохни, — отрезали мы с Иваном и взялись за работу.

Иван сноровисто шарил руками в воде и выбрасывал на берег лягушек, а я вытряхивал их из шкуры. Затем мы нанизывали их на прутики ивняка и поджаривали на костре. Лягушки готовились быстро, с них шла обильная пена, жаль только, что они быстро уменьшались в размерах. По вкусу, как нам показалось, они напоминали курятину и было очень обидно что съедобными были только их задние лапки. Ленька смотрел на нас, как Робинзон на людоедов: с жалостью и отвращением. И только тогда, когда у нас остался последний не съеденный шампур он с болью в голосе завопил:

— Гады, оставьте хоть попробовать!

Чтобы он нас не предал, мы ему отдали последние две из изжаренных лягушек и костлявая рука голода на время от нас отступила.

Меж тем погода окончательно наладилась и мы вскоре благополучно вернулись на базу.

Спустя несколько лет я рассказал об этом случае своей жене. Она задумчиво на меня посмотрела и сказала, что если бы знала о том, что я ел лягушек она бы никогда замуж за меня не вышла.

— Интересно, а если бы тебе предложил руку и сердце, а также дом в Париже француз, настоящий любитель лягушачьих лапок? — спросил я.

— Так это совсем другое дело, — ответила она.

Вот и пойми после этого женщин!

Ночевки на Зеленом острове.

После школы, будучи уже студентами различных вузов города Саратова, мы, тем не менее, не изменяли своим традициям. Только на Зеленый остров мы отправлялись не на каноэ, а на моторных лодках или на маленьких пароходиках, которые все почему-то называли «трамвайчиками», и брали с собой запас провизии и несколько бутылок вина. При этом, предупреждали близких, что будем там минимум два дня.

Обычно, парни выезжали одни и ночевали на острове, а девушки приезжали утром и подвозили еще продуктов. Надо отметить, что с годами в городе росла преступность и на острове было можно встретиться с кем угодно, особенно ночью. Но нас это не волновало. Мы выросли в одном из самых криминальных районов Саратова, возле Глебучего оврага, и знали поименно всех бандитских авторитетов города, причем многих лично, да и сами в юности благовоспитанностью не страдали.

Повод для поездки был отличный, один из бывших одноклассников, Славка, купил портативный магнитофон «Весна», что являлось в то время писком моды. Девчонки обещали подъехать утром и наша соседка по улице, татарская красавица Зейнаб, обещала привезти с собой ведро свежесваренной лапши с тушонкой.

В отсутствие подруг мы, пока в чисто мужском обществе, развлекались в дикарском стиле. Натащили здоровенную кучу сушняка, разожгли костер, приготовили еду и решили искупаться нагишом, тем более, что стеснятся было некого, да и сушить одежду было неохота.

Незаметно стемнело. Ребята подбросили дров в костер и с ревом бросились в воду. На берегу остался, почему-то, один Коля. Он стоял на берегу в трусах, напоминавших мини-юбку и скрестив руки на груди с осуждением смотрел на нас. Эта его поза служила явным укором всей орущей от восторга толпе голых парней и стерпеть столь явный вызов было выше наших сил. Выскочив на берег, мы схватили гордого Колю, вмиг повалили, стащили с него трусы и за руки потащили в воду. Коля что-то начал нечленораздельно кричать.

— А что он так орет? — спросил с интересом Ленька.

— От радости, — мстительно ухмыляясь, — ответил Славка.

И бедный Коля полетел в воду. Когда он выполз на берег и подошел ближе к костру мы увидели, что вся спина его была в глубоких свежих царапинах.

— Что же ты не сказал ничего? — спросил его Ленька.

— Я говорил, и по-моему очень громко, — невозмутимо ответил Коля, — только вам слушать было некогда!

Слегка подкрепившись, мы взялись за руки и стали исполнять подобие африканского танца у костра под рок-н-ролл, который несся из нового магнитофона. Один Коля стоял в стороне и смотрел на нас, подпирая дерево свежеободранной спиной. В это время из кустов, с рюкзаками на плечах, вышли парень с девушкой. Они уставились на нас, а мы на них. После секундного замешательства парочка развернулась и бросилась бежать.

— А куда они так быстро побежали? — удивился Ленька.

— Наверное купаться не захотели, — сказал Коля, — а может быть тебе за набедренной повязкой.

Раздался дружный хохот и Коля был мгновенно прощен.

После довольно скромного ужина, мы стали укладываться спать. Поскольку я учился на биофаке университета, принимал участие в настоящих научных экспедициях, то считал себя бывалым полевиком и полагал, что вправе руководить ребятами на природе. Я велел потушить костер, угли сместить в сторону и спать ложиться только на прогретом песке. Ребята не возражали. Когда стали ложиться, я заметил, что Славка свой магнитофон стал подкладывать под голову. Как оказалось, заметил этот факт не только я один. Только Славка начал засыпать, магнитофон у него как живой начал выползать из — под головы. Славка мгновенно проснулся и опять подтащил магнитофон и положил на него голову. Через некоторое время магнитофон опять начал уползать от хозяина. Так продолжалось некоторое время, пока Славка не завопил:

— Гады! Да заберите его хоть насовсем, только спать не мешайте.

Юрка, а это были его проделки, смеялся громче всех.

Наконец ребята угомонились и заснули, а я еще долго лежал без сна, разглядывал звездное небо и думал о том, что как хорошо, что мы и после школы все вместе и наверное так будет всю жизнь.

Утром я проснулся первый от тихого бормотанья. Ребята спали и голоса были явно чужие. Не поднимая паники я стал прислушиваться.

— Да что особенного здесь возьмешь? — сказал один.

— Да и многовато их, — продолжал другой.

— А посмотри, какие лыжи у одного, — добавил третий, — не дай бог если такой встанет, то мало никому не покажется.

После короткого совещания непрошеные гости удалились. Я посмотрел им вслед и увидел трех парней, которые джентльменами явно не выглядели. Затем посмотрел на девять босых пар ступней, торчащих из-под двух одеял. И среди всех выделялись ступни Коли, которые и впрямь напоминали детские лыжи. Из этических соображений я Коле о его ногах ничего не сказал, как, впрочем, и об утреннем визите тоже не стал распространяться. Не хотелось портить ребятам хорошее настроение, тем более вскоре подъехали девчата и с ними Зейнаб, с обещанным ведром лапши. Но это была уже совсем другая история.

Рыбалка на Говеном острове.

Если в шестидесятые годы саратовский мальчишка в детстве не сходил с ума по рыбалке и не умел плавать, значит у него было неправильное воспитание и мужчиной он вырастал, уж точно, неполноценным.

Мы, как и все городские мальчишки, живущие неподалеку от Волги, всё свободное время проводили на берегу, купаться начинали с мая, и из воды не вылезали. Тогда запросто можно было по городу ходить в одних трусах, жаль только в таком виде не пускали в кино. Конечно наши родные беспокоились за нас, в ответ ребята старались перед возвращением домой сидеть на горячих камнях набережной, чтобы высушить наш единственный предмет одежды. Помогало эта уловка плохо, поскольку резинка трусов всегда оставалась влажной и нам за несанкционированные купания крепко доставалось, в основном от мам и бабушек. Понятно, что к середине июня я и мои друзья обгорали на солнце и выглядели, как обугленные головешки от костра.

Что касается рыбы, то ее пытались ловить сразу же после ледохода. Обычно это была мелкая рыбешка, которую все называли баклешка. Научное ее название из рыбаков не знал никто. Ловилась она на мух, как хариус, но только на живых, подлежала только жарке и вкусноты была необыкновенной! Для ловли же серьезной рыбы нужна была лодка, а без взрослых надеяться на такую ловлю было бессмысленно. Поэтому можно представить мое и моего друга Леньки ликование, когда его дядя Миша объявил, что он с парнем по кличке «Толя бешеный» едут на рыбалку в село Усовка и могут взять нас с собой. Жить будем на острове, едем на полмесяца и нам Толины родственники дают моторную лодку.

Я быстро получил разрешение дедушки и бабушки, у которых тогда жил, и с рюкзаками, провизией, мешками и снастями вся компания отбыла в Усовку. Там Толя переговорил с родственником и мы пошли занимать места в лодке.

Лодки оказалось две. Обе моторные. Одна, с запасами бензина, масла и палаткой предназначалась нам, а на другой должен был отвезти нас на остров и вернуться затем обратно родственник Толи.

Когда мы подошли к берегу поближе, то увидели, что нас поджидает безнадежно заросший щетиной угрюмого вида мужик. По всему было видно, что он с глубокого похмелья, куда-то ехать ему неохота и вообще весь свет не мил.

— Куда повезешь, любезный? — бодро, видимо для разрядки, спросил дядя Миша.

— «Куда, куда» — на говеный остров, вот куда, — ответил мужик.

— Как, какой говеный, почему говеный? — опешил дядя Миша.

— Потому что говна на нём немеряно, — буркнул мужик и надолго замолчал.

Я и Ленька вытаращили глаза. Но делать было нечего, выбирать не приходилось, поэтому в полном молчании мы разместились по лодкам. Мне с дядей Мишей досталось место в лодке рядом с нашим немногословным собеседником.

— Ну что, поплыли? — сделал еще одну попытку вступить в беседу дядя Миша.

— Плавает только говно, — отрезал мужик, завел двигатель и в полном молчании мы дошли до острова.

Именно с той поры я запомнил, что речники и моряки на судах и лодках не плавают, а ходят, а все остальные, как и всё остальное — плавает.

Почему остров носил столь неблагозвучное название мы поняли сразу после того, как пристали к нему. Лихо, как заправский моряк, я перемахнул с носа лодки на берег и сразу же вляпался в здоровенную лепешку дерьма. Этих лепешек и впрямь было немеряно. Кто их так трудолюбиво производил мы выяснили вечером, когда зажгли костер и стали готовить ужин. Лишь только повалил дым от костра, в лесу затрещали сучья, стали раздаваться тяжелые вздохи и к нам двинулась какая-то темная масса. Мы похолодели от страха. Но как только появилась первая морда с рогами нами овладел хохот, смеялись мы долго и слегка истерично. Коровы, а это были они, взяли наш костер в плотное кольцо и доверчиво щурились на его пламя. Мы их, похоже, совершенно не интересовали. А дымок отгонял комаров и это коровам явно нравилось. От них исходил уютный деревенский запах молока с примесью навоза. В этом окружении мы молча поужинали.

Как только костер перестал дымить, коровы ушли, оставив нам на память свежие лепешки, в которые первый вляпался дядя Миша. И долго, уже засыпая, мы слышали как он костерил, на чем свет стоит, коров, остров, свою несчастную жизнь, рыбалку и все на свете.

Настоящее название острова было «Ветляный» и назвали его так, наверное, из-за обилия старых вётел, так в Саратове зовут старые ивы, таким, как выяснил я спустя несколько лет, он значился в речных лоциях, но это название в селе не помнил никто, поскольку с незапамятных времен туда на лето переправляли сельское стадо. Волков на острове не водилось, а сочной травы было полно и коровы жили там, как в санатории, правда без благоустроенного туалета. Отсюда остров и получил свое меткое простонародное название. Дважды в день из села на лодках для дойки коров прибывали доярки, а остальное время коровы находились на вольном выпасе, без пастухов и похоже эта жизнь им очень нравилась, за исключением комаров.

Утро следующего дня было замечательным. Я проснулся оттого, что солнце стало припекать палатку и в ней стало жарко. Вода в реке была как стеклянная и тишина стояла такая, что было слышно, как на берегу Волги кто-то орал на козу, которая не давала себя привязать. Я тихо вылез из палатки и пошел обследовать окрестности.

Побродив по острову и набрав немного сушняка для костра, развел огонь и поставил греть воду для того, чтобы сварить кашу. Когда затем решил набрать воды для чая, то обнаружил на конце длинной песчаной косы сидящего со спущенными трусами дядю Мишу, который с интересом в бинокль осматривал проходящие по Волге теплоходы. Он похвалил меня за то, что я проявил инициативу насчет костра и довольный отметил, что с теплоходов на него тоже смотрят в бинокль но он смотрит исключительно на названия теплоходов, а что разглядывают у него придурки туристы с теплоходов — это уж их личное дело.

После завтрака стали обсуждать, кому ехать на рыбалку, а кому оставаться на острове, чтобы охранять барахло и готовить обед. Решили тянуть соломинки и выпало дежурить Толе. Нас с Ленькой давно интересовал вопрос почему Толе дали прозвище «бешеный», но все было как-то недосуг спросить у взрослых. Здесь, на острове, все быстро прояснилось.

Толя наотрез отказался дежурить. Мы стали допытываться почему. Толя долго отнекивался, а затем признался, то он эпилептик. Нам такое слово ничего не говорило. Прояснил ситуацию дядя Миша. Он сказал, что у таких людей бывают припадки и они не помнят, что они в это время делают. Мы с Ленькой переглянулись и я нагло заявил:

— А что, это как-то мешает дежурству?

— Конечно, — ответил Толя, — если у меня начнется припадок, то я могу упасть в костер или в воду и соответственно обжечься или утонуть!

— Ну это дело поправимое, — возразил я, — мы можем вбить в песок кол, к твоей ноге привязать цепь, как к козе и когда ты будешь готовить или ходить за водой, то длина цепи не даст тебе упасть в костер или воду.

Все как-то очень странно на меня посмотрели, особенно Толя, затем он взревел и потянулся ко мне руками. Я не стал ждать дальнейшего развития событий и умчался в лес. К костру я вернулся лишь тогда, когда услышал звук лодочного мотора. Ленька, дядя Миша и Толя отправились рыбачить, а я остался на берегу. Зато узнал почему Толю прозвали «бешеный».

Вернулись мои рыбаки вечером, с рыбой, довольные и усталые. Съели приготовленный мною неказистый обед, закусили жареной рыбой — и я был прощен! Только перед сном, когда Толя пошел в кусты, дядя Миша быстро велел мне и Леньке закопать в песок топор и ножи.

— Просто так, — пояснил он, — на всякий случай.

Я думал, что на этом мой конфликт с Толей был исчерпан, но не тут-то было!

Вскоре пришла очередь дежурить дядя Мише и он остался на берегу, а мы отправились рыбачить. Толя был, естественно, старшим в лодке и тут же стал нами командовать. Не знаю как Леньке, а мне это очень не понравилось.

Во-первых, мы сразу почему-то выперли на середину Волги и стали на фарватере, то есть самым наглым образом нарушили правила речного судоходства, поскольку находились на пути у проходящих теплоходов. С них пытались нас вразумить и гудками и откровенным матом, многократно усиленным мегафоном, но Толя это игнорировал.

Во-вторых, якорной цепи для такой глубины явно не хватало и нас потихоньку сносило вниз по течению, что сильно мешало клеву рыбы.

В-третьих, Толя явно не был в ладах с техникой, в данном случае с лодочным мотором. Когда нас в очередной раз сильно снесло вниз, он приказал мне вытягивать якорь, а сам стал заводить двигатель. Двигатель упорно не заводился. Толя начал вслух рассуждать о причинах и я подал мысль о том, что может быть искра отсутствует? Толя глубокомысленно изрек, что он сам об этом давно догадался, но вот куда бы она могла подеваться? Здесь черти сразу меня дернули за язык и я предположил, что она могла уйти в колесо. Толя тут же меня поддержал и опять задумался. Тут я не выдержал и в голос захохотал. Ленька зажал себе рот и скрючился от хохота на корме.

Толя медленно поднялся, взял в обе руки весло и молча пошел на меня. Я понял, что тут уже не до шуток и прыгнул в воду. В лодку мне дороги не было и я поплыл к острову. Меня здорово сносило течением и я понял, что если не рассчитаю и промахнусь, то не попаду на остров, а сил доплыть до берега, где расположено село Усовка у меня просто не хватит и я утону. При мысли об этом мне стало даже жарко. Но паники не было. Просто я сделал поправку на снос и стал плыть более размеренно, экономя силы.

Сейчас я думаю, что мне просто сильно повезло. Несмотря на мои расчеты, я еле-еле успел доплыть до конца острова и полуживой выполз на песок. Хотя он был накален летним солнцем, я долго лежал на берегу, стучал зубами и не мог унять дрожь в руках и ногах.

Затем я встал и пошел к дяде Мише. Он даже испугался, когда меня увидел. Я ничего не стал ему объяснять, а молча залез в палатку.

Часа через два подошла наша лодка. Я спросил у Леньки, в чем была причина неисправности и как удалось ее исправить?

— Просто я незаметно открыл кран подачи топлива, чтобы не травмировать психику Толи, кроме того не грести же мне на веслах два часа из-за двух идиотов, один из которых вообразил себя ихтиандром, а другой просто псих, — ответил он.

В итоге я начал дежурить больше всех и хотя поначалу меня это угнетало, но потом даже понравилось, поскольку позволило детально исследовать остров и даже почувствовать себя его хозяином.

Если не брать во внимание эти стычки с Толей «бешеным», то наше пребывание на острове было замечательным, да и рыбалка вообще оказалась отменная. Мы ловили не только лещей, подлещиков, густеру и окуней, но даже стерлядь. Однажды попался осетр, который польстился на здоровенную связку червей, на которую мы ночью пытались поймать сома. Осетра мы вытащили с трудом и чтобы довезти его свежим до дома, солить не стали, а взнуздали и посадили, как злую собаку на просмоленную бечеву, привязав ее за кол, забитый в песок недалеко от берега. Ночью к нам пожаловали гости, рыбаки из колхозной бригады, и один из них перепугался до смерти, когда пошел зачерпнуть воды и случайно босой ногой задел сидящего на привязи осетра. Чтобы замять этот казус, а заодно и заставить рыбаков привязать языки по поводу нашей незаконной ловли дяде Мише пришлось расстаться с заветной бутылкой водки. Зато осетра привезли в Саратов свежим и поделили по-братски.

Что на природе можно за короткое время узнать человека так, как не узнаешь в городе за всю жизнь, я впервые понял после этой рыбалки. Это сослужило мне хорошую службу впоследствии, когда я работал начальником полевого отряда и отбирал людей для многомесячной совместной работы на Крайнем Севере.

Взять хотя бы для примера Ленькиного дядю Мишу, который до пенсии был начальником паспортного стола одного из районов г. Саратова, членом КПСС и по слухам, очень строгим и принципиальным человеком. Но после выхода на пенсию он резко изменился. Стал терпимее к человеческим слабостям, с него слетела чиновничья спесь, он начал поигрывать в карты на деньги. Почти каждый вечер играть в лото к нему собирались многочисленные соседи, естественно тоже не бесплатно.

Его сын, Вовка, будучи уже взрослым, женатым человеком, держал шикарных голубей и почти все свободное от работы время проводил с отцом на голубятне, где они сидели задрав облупившиеся от солнца носы в небо и время от времени свистели, как два соловья-разбойника. К вечеру у них было как минимум 3−4 пойманных чужих голубя, которых частенько продавал их владельцам не Вовка, а дядя Миша, отчаянно при этом торгуясь и ругаясь за каждую проданную птицу.

Я думаю, под конец жизни он пересмотрел свои взгляды на многое, в том числе и на существующую власть. А, может, это было своеобразной формой выражения его протеста как личности и выражением долгожданной свободы поведения, которой он был лишен, будучи начальником.

В неординарности его мышления мы с Ленькой убедились на острове. В частности, однажды он начал на чем свет стоит крыть современных шпионов за безделье и плохую работу.

— Непонятно, — говорил дядя Миша, — за что этим гадам ихнее руководство деньги платит? Ни одной хорошей диверсии совершить не могут!

— А какие диверсии Вам нужны, — спросил я.

— «Какие, какие», — где вам дуракам понять, — ответил он, — взяли и взорвали бы одновременно все плотины на Волге, так нет же, ходят, хреном груши околачивают, туды-растуды их мать, говнюки, а тоже, небось, себя супершпионами считают. Так и удавил бы всех этих бездельников !

— Зачем взрывать? — поразились мы с Ленькой.

— Нет ума, считай — бедный, — отрезал дядя Миша. Если взорвать все плотины, то рыба из Каспия пойдет нереститься в верховья Волги, как это было испокон веков и вообще река от всякой дряни очистится. А пока разгильдяи московские планы будут строить да плотины восстанавливать, лет 7−10 пройдет, рыбы будет навалом и все рыбаки волжские этим шпионам и диверсантам в ноги поклонятся.

Мы с Ленькой тихо обалдевали от этой антисоветчины, хотя в душе были полностью согласны с дядей Мишей, как рыбаки.

Эти откровенные разговоры у костра, ночные рыбалки, когда в воде отражаются Луна и звезды, а себя чувствуешь как бы в центре Вселенной, надолго, если не навсегда западают в ребячье сердце. И поэтому вспоминаешь их с легкой и светлой грустью, как первую любовь.

Где искать Север

Впервые на Север я попал совсем мальчишкой. Родители после войны жили в небольшом городке Багратионовск, который расположен неподалеку от Калининграда. Мне он запомнился прекрасно ухоженным немецким кладбищем, на краю которого располагался наш дом и обилием стрелкового оружия, которое можно было найти где угодно. Отчим там окончил училище МВД и настала пора распределения. Ему, как бывшему фронтовику, на выбор предложили несколько мест, и он решил посоветоваться с матерью. Мать, хотя тоже прошла всю войну операционной медсестрой, была удивительно восторженной оптимисткой. Она и предложила поехать на Север, где можно увидеть белых медведей. Отчим не возражал, а моим мнением никто не интересовался. Так мы оказались в Воркуте, где белыми медведями и не пахло. Это был странный город. Я думал увидеть там бескрайние снежные просторы, особенно когда ехали на поезде. Но вместо просторов я видел по ходу поезда одни заборы, которые стояли вдоль дороги и защищали железнодорожный путь от снежных заносов. Пассажиры в основном состояли из военных и шахтеров.

В Воркуту мы прибыли ближе к вечеру, и еще на подъезде к городу я обратил внимание, что снег исчез. Вернее он не исчез, а стал черным. Над городом висело облако из дыма, а внутри него высились окруженные колючей проволокой большие черные горы с какими-то колесами наверху. Между этими горами стояли дома. Поэтому первое, о чем я спросил у наших соседей по дому: — Воркута — это Север или нет?

— Север, Север, — успокоили они.

Утром мы с мамой пошли на базар. То, что я там увидел, посеяло сомнения. На базаре было все. Свежие ягоды, огурцы, помидоры, лук, дыни, арбузы, различные сорта мяса, рыбы, колбас, даже свежий омуль, которого живым привозили в цистернах с водой прямо с Байкала. «Какой же это Север?», — подумал я. Правда поражало отсутствие деревьев и наличие узкоглазых небольшого роста людей в одежде из шкур и ножами на поясе. Это были представители малой народности — коми. Они торговали меховой одеждой и искусно расшитыми бисером пимами и тапочками из оленьей шкуры, мороженой рыбой и оленями, которых продавали тушами, причем резали живых оленей зачастую прямо на базаре. Особенно интересно было наблюдать как выбирали пимы. Они лежали большой горой, всевозможных размеров и расцветок. Покупатель лез на эту гору, рылся в ней, выбирал и примерял обувь, торговался с постоянно улыбающимся продавцом, затем скатывался с горы и расплачивался.

Несколько в стороне продавали мороженое молоко. Его привозили огромными кругами и пилили ножовкой, причем сколько надо отпилить указывал покупатель. Молочные опилки падали на снег, чему очень радовались немногочисленные собаки. Кстати, собак там тоже продавали. Особенно ценились вогульские лайки, которые из-за обильной шерсти походили на маленьких медведей.

Все это было очень интересно, особенно когда по дороге домой мама купила эмалированную кастрюлю, а в нее мы положили килограмма два мороженного, которое там продавалось не в стаканчиках, а на вес.

Еще меня поразило обилие тараканов. Нигде я столько их не видел, как в Воркуте. Даже в бане они лазали по стенам. А в жилых домах они просто кишели.

В нашей коммунальной квартире любимое место у них было на потолке, прямо над кухонной плитой, где они сидели плотно прижавшись друг к другу и занимали примерно два квадратных метра.

Видимо от тепла и от вкусного запаха пищи у них иногда кружилась голова и они падали прямо на плиту и часто варились или жарились заживо. Находя в супе тараканов отчим ядовито замечал, что наверное именно поэтому суп в Воркуте намного вкуснее, чем где бы то ни было, а мама всерьез убеждала его, что это жареный сухой лук приобретает такие причудливые формы.

Борьба с тараканами велась упорная и безуспешная. Отчим даже поливал их из клизмы уксусной эссенцией, но тараканам все было нипочем. На место погибших вставали все новые и новые рыжие воины, пока отчаявшиеся жильцы не прекращали бесполезную борьбу. Тараканы были везде: на кухне, в ванной, туалете, в спальне. Но самое удивительное, что по людям они не лазали и, на мой взгляд мама напрасно на ночь затыкала нам уши ватой.

Первая охота

Мой отец, как и все мужчины в мире, был подвержен определенным страстям. Первая — это футбол, а вторая и третья — охота и рыбалка. Везде, где бы мы ни жили, у нас в доме были собаки, редко одна, чаще две, причем обе охотничьей породы. К сожалению собаки в Воркуте у нас не было, поскольку мы жили в коммунальной квартире. И вообще, насколько я помню, в городе их было совсем мало, за исключением овчарок у конвоя, который выводил на работу заключенных.

Как только наступила весна, отец начал готовиться к охоте. Он снаряжал патроны, долго чистил и смотрел стволы ружья, точил охотничьи ножи, готовил ещё какие-то непонятные мне тогда вещи. Занимался он подготовкой достаточно основательно и, как я сейчас понимаю, это был прекрасный повод для ухода от всех домашних забот. Мама изредка отпускала ехидные замечания по поводу этого процесса, но в общем не мешала. Я был в восторге, тем более что он обещал взять меня на охоту с собою.

Хмурым весенним утром мы вышли из дома. Как добирались до места охоты я помню смутно. Помню, что меня поразило обилие птиц и их гам. Тундра буквально кишела ими, большими и маленькими. Особенно меня напугали вопли гагары. Если вы не знаете еще, как вопят грешники в аду — послушайте брачные вопли белоклювой гагары. Это нечто такое, что трудно передать словами. Будто кого-то режут, а заодно и душат.

Кругом насколько хватало взгляда расстилалась плоская, как стол тундра неприглядного ржаво-желтого цвета. И везде была вода: болота, ручейки, озерца и большие озера. Вода хлюпала под ногами, мох был ею пропитан и сухими были только самые верхушки огромных кочек. Кроме того, день был безветренный и испарения от воды были настолько сильные, что лицо мгновенно покрывалось потом через десяток-другой шагов. Мне кажется, что отец, как и я, несколько обалдел от всего этого, но тем не менее упорно продвигался вглубь тундры. Наконец мы увидели небольшой островок, окруженный водой и заросший карликовой березкой. Мы осторожно на него перебрались и обнаружилось, что там нога не проваливалась и было несколько суше, чем в остальных местах. Отец решил здесь остановиться. Он достал из рюкзака кусок брезента, ножом нарубил веток березки, сверху покрыл их брезентом, а на него уселись мы. Я с любопытством глазел по сторонам, а он расчехлил, собрал и зарядил ружье, выложил патронташ, достал бинокль и стал осматривать тундру и небо.

Сидеть мне нравилось, тем более, что начало проглядывать солнышко, я прилично устал от ходьбы по мокрой тундре, да и прибавил энтузиазма здоровенный бутерброд с колбасой, который я уплетал за обе щеки. К северу от островка лежало небольшое поле, покрытое нежной зеленой травкой, как полянка в лесу. Только я хотел встать, чтобы получше его разглядеть, как отец тут же взял меня за шкирку и уткнул носом в брезент. Только я стал сопротивляться, как он еще теснее прижал меня носом к брезенту и выдохнул:

— Замри, летят!

Было очень обидно так лежать, тем более страшно хотелось посмотреть кто летит, откуда и куда? Но тут над головой так дважды бабахнуло, что я еще теснее, уже по собственной инициативе, уткнулся в брезент и мне совсем расхотелось смотреть на тех, кто откуда-то летел. Только я очухался и стал понемногу подниматься, как над головой опять грохнуло и я вновь уткнулся в брезент. Я сейчас не помню, сколько продолжалась эта канонада, помню только, что отец сам меня поднял за шиворот и сказал, что патронташ пустой и надо его пополнить. Я посмотрел вокруг и увидел, что вокруг островка и прямо возле нас лежали неподвижные утки. Несколько штук их виднелось на зеленой полянке. Мне почему-то стало жалко убитых уток. Но отчим встал, стал их собирать и прятать в рюкзак. Поневоле пришлось ему помогать. А он тем временем решил собрать уток на зеленой полянке. Но сделав по ней два шага, остановился и позвал меня.

— Сынок, — сказал он, — можешь достать этих уток? Только иди осторожно!

Я бросился выполнять его просьбу. Идти было интересно, полянка пружинила под ногами и как бы дрожала. Я дошел до первой утки потянулся к ней и тут ближняя к утке нога мягко стала уходить вглубь.

— Ничего не бойся, просто ляг на живот, — спокойно крикнул отчим.

Я послушно лег на живот.

— А теперь постарайся перевернуться на спину и медленно попробуй вытянуть ногу, вновь громко сказал он.

Почему на спину, подумал я, но попробовал перевернуться. Чтобы было удобно, оперся одной рукой и она тоже стала уходить, как в кисель. Я испугался, выдернул уходящую вглубь руку и инстинктивно раскинул руки в стороны. Стало страшно потому, что мне показалось, что полянка живая и хочет меня проглотить.

По совету отчима я, лежа плашмя, стал очень осторожно тянуть на себя ушедшую вглубь ногу. Видимо то, что я теперь опирался всем телом, помогло мне её вытянуть и полянка отпустила ногу с легким вздохом. Но стало жалко упускать утку. Я дотянулся до нее и взял в руку. Но только стал опираться другой, как она рука стала уходить вглубь.

— Утку можешь и не брать, нам и так их будет тяжело нести, заметил отец.

Но не тут-то было. Я нашел новое решение, взял утку зубами и как пес пополз к нашему островку. Теперь я понял, что вставать мне нельзя, как и резко опираться одной ногой или рукой. Полз я с отдыхом, не спеша, как и советовал мне отец. Таким образом благополучно добрался до нашего островка, отдал утку и свалился весь мокрый, как мышь. И лишь взглянув на совершенно белое, с искусанными в кровь губами лицо отца, мне стало по настоящему страшно.

Охотиться мы больше не стали. Помню, как сидели у небольшого костерка, сушили одежду, поскольку промокли, как оказалось оба, и я, почему- то, все время стучал зубами. Затем отец дал мне выстрелить из ружья и я, если бы он меня не поддержал, свалился бы от отдачи, а он сказал, что поздравляет меня с первой в моей жизни настоящей охотой.

Домой мы вернулись быстро, поэтому мама была довольна. Я поел и лег спать. О случившемся на охоте приключении мы ей ничего не сказали и вообще об этом с ним не говорили до той поры, пока я сам не стал отцом. Как-то вспоминая все наши с ним походы я напомнил ему эту первую в своей жизни охоту. Он странно на меня поглядел и сказал, что он за свою жизнь ужас испытал два раза. Первый — на войне, когда случайно попал под обстрел термитными снарядами наших знаменитых «катюш», а второй — когда я попал в это проклятое болото. Немного помолчал и сказал, что если бы я утонул, он бы там бы и застрелился. Больше об этом мы с ним не говорили.

Но с тех пор, бывая в тайге и тундре сразу отмечаю эти коварные изумрудные лужайки, а заодно вспоминаю островок, первую охоту и мужество настоящего охотника, моего отца, благодаря которому я стал охотником и мужчиной.

P.S. Если Вам понравились рассказы, то можем посоветовать почитать еще об одном острове Евгения Владимировича — острове Врангеля, где он длительное время жил и работал. Книга, в которой он описывает этот период своей жизни, называется «Пароль — Чукотка», и о ней мы уже рассказывали. Она явилась бы логичным продолжением цикла «Острова», но уже повествует о совсем другой жизни…

Популярность: 26%